Герои на все времена

Раткевич Элеонора Генриховна

Процесс создания машины затянулся и вместо запланированных трех лет занял более десятка. К 1834 году решение вопроса о дальнейшем финансировании работы Бэббиджа висело на волоске, и если бы не неожиданно принявший живейшее участие в судьбе разностной машины государственный чиновник и инженер Джозеф Клемент, курировавший проект Бэббиджа от Кабинета, неизвестно, как повернулось бы колесо истории. Однако Клемент, хотя и имевший массу разногласий с Бэббиджем, все-таки занял его сторону и убедил правительство выделить дополнительные средства. Машина была закончена менее чем за пять лет, а в голове Бэббиджа возникла еще более грандиозная идея, которую он смог осуществить

благодаря графине Лавлейс. Вместе с ней в начале сороковых годов он разработал проект аналитической машины, оперировавшей программами на созданном Адой Лавлейс языке программирования. Последний позволял производить сложнейшие вычисления в считаные секунды. Полученные данные запоминались путем пробивки отверстий на специальных картах или выводились на печатное устройство.

Машиносчетную станцию «Вестминстер» Бэббидж с помощью принадлежавшей сыну фирмы «Монро» построил по заказу правительства прямо в подземельях Вестминстерского аббатства. Как архиепископы разрешили подобное, до сих пор оставалось для Чарльза Клемента загадкой, однако факт остается фактом — гигантская аналитическая машина была закончена незадолго до смерти ее создателя и вот уже более тридцати лет исправно считала числа, графики и проценты для нужд как Кабинета, так и лондонского Сити, а ее младшие братья занимались этим во всех графствах Великобритании.

Так было ровно до вчерашнего дня, думал Клемент, разглядывая снующих мимо работников «склада» — памяти машиносчетной станции, занимающей бесконечными стеллажами для карт все бывшее Казначейство. Грохочущие тележки, груженные числовыми картами, мелькали перед его глазами с фантастической скоростью, наводя на размышления о необходимости автоматизации процесса. Путь их лежал в уютные сухие залы, где ненасытные глотки детища Бэббиджа поглощали карты в чудовищных количествах, выплевывая обратно сотни новых, усеянных проколами тайного языка перфорации. Утром Клемент успел там побывать и убедиться, что за крепкими дверями, якобы ведущими на «мельницу», действительно находятся стены.

— О чем вы задумались, Чарльз? — Преподобный Бенедикт возник за спиной у Клемента совершенно незаметно, что в таком шуме было неудивительно.

Тот обернулся, окинув священника задумчивым взглядом.

— О том, что карты, которые мы используем, не самый удобный способ хранить информацию… Вообще-то мы уже пробуем применять ленты — их вместимость ограничена лишь толщиной рулона. Но, возможно, пора задуматься о том, как избавить работу машины от участия человека вообще. Например, с помощью электричества…

— Вы не боитесь, что тогда она станет неуправляемой?

— Преподобный, вы опасаетесь возникновения, так сказать, deus ex machina?

— А вы нет?

— Знаете, что сказала по этому поводу Ада Лавлейс? Машину нельзя наделить разумом, она только реализует предложенные представления. Эти представления зафиксированы на картах, они передаются различным механизмам, выполняющим последовательность действий… Весь интеллектуальный труд ограничен подготовкой необходимых для вычисления выражений… Машину можно рассматривать как настоящую фабрику чисел. Неужели вы, святой отец, готовы повторить ошибку Лейбница и всерьез принимаете способность оперировать числами за разум?

— Вообще-то это полностью противоречит догматам церкви, — улыбнулся преподобный Бенедикт. — Монополия на создание разума все-таки принадлежит нашему Творцу, а не его творениям.

— Вот и я о том же. И все же когда-нибудь эти машины станут способны на большее, не только на математические операции. Сейчас мы увеличиваем их мощность

за счет достраивания узлов, но такой экстенсивный рост не может длиться вечно! Рано или поздно придется искать пути уменьшения узлов в размерах без потери производительности, иначе аналитическая машина покроет собой всю планету, а мы будем ютиться между шестеренок и валиков, как крысы.

Клемент вошел в раж, отчаянно жестикулируя и расхаживая взад-вперед.

— А может быть, прогресс будет носить синергетический характер! Что станет, если попробовать соединить машины через провода, как телефоны и телеграфные станции? Если заставить их общаться друг с другом напрямую, электрическими импульсами вместо карт — что мы увидим тогда? Ч-черт!

Он остановился, ударившись ногой об отозвавшийся металлическим звоном мешок.

— Впрочем, пока что все это лишь мечты. — Клемент сунул руки в карманы пальто. — Вчера я был уверен, что знаю, что творится в подземельях Вестминстера, но теперь… Скажите, преподобный Бенедикт, может быть, все это сплошное надувательство и там просто сидит пара сотен монахов с чернильницами и абаками?

Священник улыбнулся.

— Пойдемте со мной, сын мой, и ваши сомнения будут развеяны. Некоторые вещи надо увидеть самому просто потому, что это лучший способ поверить. Здесь инструменты? — Он кивнул на лежащий на полу мешок. — Отлично!

Ухватив поклажу за завязки, преподобный без малейшего напряжения забросил ее за плечо.

Они вышли из дверей «склада» под неспешно планирующие с небес мокрые хлопья снега.

Дормиторий аббатства встретил Клемента и преподобного Бенедикта той особой говорящей тишиной, которая населяет все библиотеки мира. И хотя здесь не висели таблички «Не шуметь», а между десятков уносящихся под сводчатый потолок книжных полок не было видно ни души, в пыльном лабиринте дормитория [14] навечно поселились впрессованные в хрупкую бумагу столетия истории человечества.

14

На самом деле «дормиторий» переводится как «спальня», однако в Вестминстерском аббатстве это помещение довольно давно используется именно в качестве библиотеки.

Клемент провел кончиками пальцев по выцветшим кожаным переплетам собрания сочинений Августина Блаженного, Ансельма Кентерберийского, Фомы Аквинского и прочих, прочих, прочих.

— Давно здесь не бывали? — донесся до него голос преподобного Бенедикта, отпирающего замок двери, ведущий к восточной галерее монастырского двора.

— Вообще-то ни разу. — Клемент оторвался от изучения корешков книг и быстрым шагом направился к спутнику. — Я бы даже не сказал, что хорошо знаком с представленными здесь трудами. Прогресс последних лет заставляет многих считать, что человек благодаря науке рано или поздно станет равен Богу.

— Довольно опасное заблуждение, сын мой. — Преподобный Бенедикт распахнул дверь, пропуская Клемента перед собой. — Нам надо чаще обращаться к Ветхому Завету.

— Да, да, конечно, — буркнул Клемент. — Всемирный потоп, Вавилонская башня… Но, согласитесь, попади кто из библейских героев в наше время, разве не принял бы он нас за посланников Божьих, а Лондон — за град на семи холмах? Мы говорим «да будет свет» — и зажигается электролампочка. Мы отделяем сушу от воды и возводим на ней дома. Мы научились парить в небесах, где не осталось места для ангелов. Мы даже создали сотни новых видов растений и животных…