Героическая тема в русском фольклоре
Шрифт:
Эта «заповедь» для нас полна величайшего интереса. Она обнаруживает, что змей, который предстал перед нами как хозяин огня, рек, дождя и гор, наносит вред Киеву, что из Киева он уносит в полон русских людей. Мифический враг начинает терять свои мифологические черты и приобретает новый характер, идущий не из мифологии, а из исторических отношений и борьбы военного характера. Основная идея былины, обрисованная нами выше, не
Но эти наблюдения нам еще не объясняют, почему До-брыня щадит змея. По некоторым признакам видно, что народ и сам недоумевает, почему Добрыня не приканчивает змея. Пудожский певец Антонов к этому месту прибавил:
А на те лясы Добрыня приукинулся. (Гильф. 64)Эти слова явно выражают неодобрение певца. Народ не имеет обыкновения в самой песне выражать свое отношение, или свое мнение, или оценку тех событий, о которых повествует песня. Иногда это делается прозой путем замечаний, высказываемых во время пения. Такие ремарки советскими собирателями записываются, и они представляют драгоценный материал для суждений об отношении исполнителя к исполняемому. Однако у некоторых исполнителей советского времени такие «авторские отступления» включаются и в самый текст песни. Так, М. С. Крюкова пропела это место с таким добавлением:
Нужно спороть-то и было буйну голову, А и распороть-то было и сердце змеиное, А и как змея-то, змея-то зла поганая А и обошла она Добрынюшку ведь и лесеми. (Крюк. I, 20)Ответ на вопрос, почему Добрыня не убивает змея, не может быть вычитан из самой былины. Объяснение этого мы найдем в истории былины, которую предположительно можно восстановить по имеющимся вариантам.
Необходимо обратить внимание на то, что вся эта часть былины, вплоть до «заповеди», стоит вне киевского цикла. Добрыня уезжает не со двора Владимира, а из материнского дома, не из Киева, а из Рязани. Подвиг совершен не по поручению Владимира. Добрыня возвращается домой к матери. Вся эта часть не подверглась процессу циклизации, она осталась вне орбиты киевского цикла. Однако по своему героическому характеру сюжет в целом таков, что он мог быть вовлечен в киевский цикл. Упоминание Киева в «заповеди» говорит о том, что древний докиевский сюжет в Киевской Руси принял новые формы и новый смысл. Попав в орбиту киевского цикла, древний докиевский сюжет должен был подвергнуться ряду изменений. Совершив подвиг не по поручению Владимира, герой должен был теперь, с вовлечением в киевский цикл, совершить его по поручению Владимира. Так получается удвоение змееборства. Один раз Добрыня бьется по собственному почину. Другой — по приказанию Владимира. Это объясняет нам наличие двух боев в этой былине. Но раз змееборство совершается дважды, первый бой не может быть доведен до конца. Так создается мотив временной пощады врага.
В данном случае переход из докиевского состояния в киевский цикл осуществился художественно не вполне удачно. В эпосе, как и в литературе, не всегда и не все превосходно и гениально. Эту художественную неудачу народ прекрасно ощущает и делает попытки ее исправить и устранить — отсюда многочисленные варианты с одним боем вместо двух: народ заставляет Добрыню сразу же убить змея, не входя с ним ни в какие соглашения. В такой форме повествование выигрывает в том отношении, что устраняется непонятная пощада Добрыней змея, но в другом отношении оно проигрывает: Добрыня здесь совершает подвиг безотносительно к Киеву. Идейное содержание былины при такой трактовке снижается, она легко превращается в интересное приключение полусказочного характера. В таких случаях Добрыня побеждает змея уже не «шапкой земли греческой», а при помощи обычного оружия (Гильф. 241; Григ. III, 38, 76; Миллер 21; Аст. 70). Этим объясняется, что, несмотря на некоторую неудачу в спайке, все же форма с двумя боями как наиболее полная и с идейной стороны наиболее значительная народом сохраняется.
Если все эти предположения верны, они позволят восстановить и древнее, начальное звено былины, выпавшее из нее с привлечением сюжета к киевскому циклу, и объяснить причину этого выпадения. В догосударственном эпосе герой борется со змеями или аналогичными чудовищами за женщину, которую это чудовище похитило у героя. Но такой сюжет, как мы уже знаем из рассмотрения былин о сватовстве, в русском эпосе невозможен: такой сюжет не вызвал бы интереса и восхищения. Это дает нам право предположить, что первоначальной причиной выезда Добрыни (или его предшественника) из дому было похищение у него жены или сестры или же сватовство, поиски жены. С исчезновением этой причины Добрыня отправляется уже только чтобы выкупаться и пр., как мы это видели при рассмотрении начал. Но похищение женщины все же не совсем исчезло из эпоса. С появлением в эпосе Владимира женщина похищается уже не у героя, искателя, а у Владимира. Герой действует уже не для себя, а выручает другого. Но и здесь мы увидим совершенно неожиданные и очень важные для понимания эпоса противоречия.
Змей всегда нарушает заповедь немедленно после ее заключения. Он уносит Забаву Путятишну, племянницу Владимира. По воздуху он тащит ее в свою берлогу. В редких случаях Добрыня это видит и тогда поворачивает коня и добивает змея (Марк. 73). Но такой случай — исключение. Обычно после того, как была положена заповедь, певец переносит нас в Киев, на пир к Владимиру. Добрыня может там присутствовать, но существенного значения это не имеет. Присутствие Добрыни на пиру не решает хода повествования. Если он вернулся к матери и находится в Рязани, он иногда отпрашивается у нее к Владимиру и едет в Киев, но может остаться и в Рязани. На пиру Владимир сообщает о случившейся с его племянницей беде, и кто-нибудь из присутствующих указывает на Добрыню как на спасителя, так как он побывал в змеиных краях и переведался со змеем.
Здесь поневоле возникает вопрос, почему этот сюжет не мог стать главным и основным, почему похищение Забавы не может стоять в начале былины? Ответ даст нам анализ дальнейшего развития хода действия.
Прежде всего надо оговорить, что случаи, когда былина о змееборстве Добрыни начинается с похищения Забавы и отправки Добрыни, все же есть. Правда, таких случаев имеется лишь только два (Рыбн. 40 = Гильф. 93, 191), и они принадлежат к художественно наиболее слабым и с точки зрения идейного содержания наименее интересным вариантам этой былины. Первый из них записан в Кижах от Романова. Романов плохо помнил эту былину и не довел свою песню до конца. Второй случай записан в Выгозере от старухи-раскольницы. Здесь в роли Добрыни выступает Дунай. У царя (не у Владимира) змей похищает любимую племянницу. Дунай ее выручает и женится на ней. Это — чисто сказочная трактовка сюжета. Таким образом, эти два случая показывают невозможность подобной трактовки сюжета в русском эпосе. Ту же картину мы имеем в тех случаях, когда былина с двумя боями распалась на две разных песни. Можно было бы ожидать, что в таких случаях песня могла бы начаться с похищения племянницы Владимира. Но этого никогда не происходит. Народ явно избегает начального похищения, заменяя его любой другой завязкой. Песни, содержащие только второй бой, заимствуют завязку от песен о первом бое: Добрыня едет купаться, на охоту и пр., или же его, например, посылают на Пучай-реку за молодильными яблоками (Марк. 5, 73), или змей появляется под Киевом и требует себе поединщика — форма, явно перенесенная из других былин (Рыбн. II, 193; Пар и Сойм. 6). В таких случаях Добрыня неожиданно для себя находит и выручает девушку, пленницу змея, не всегда племянницу Владимира, и в одном случае даже женится на ней (Онч. 59). У Кирши Данилова Добрыня освобождает свою собственную тетушку — случай, повергший в недоумение Белинского и представляющий собой явную деформацию в результате распадения песни и стремления избежать начала через похищение змеем женщины.
Чтобы объяснить такое отрицательное отношение к подвигу освобождения княжеской племянницы, необходимо рассмотреть, как Добрыня относится к данному ему поручению. Оказывается, что Добрыня горько жалуется своей матери. Жалобы эти в устах богатыря, который только что совершил подвиг — победил змея — и который теперь посылается, чтобы довести свой подвиг до конца и добить врага, сами по себе совершенно непонятны. Они не вяжутся с обликом героического Добрыни. У некоторых певцов Добрыня действительно страшится подвига, боится его. Так, у М. С. Крюковой Добрыня обнаруживает явный страх перед змеем (Крюк. I, 21). Это несомненное и явное искажение, так как Добрыня всегда обладает полным бесстрашием, которое он проявляет и в первом бою со змеем. Певец Калинин из Повенца заставляет Добрыню кручиниться потому, что у него нет ни коня, ни копья. Мать указывает ему на отцовского коня (Гильф. 5). Эти случаи — примеры непонимания истинного смысла жалоб Добрыни. Во многих случаях жалоб вообще нет, в других они сведены до краткого упоминания, что Добрынюшка «закручинился», «запечалился».
Замечательно полную форму жалоб мы имеем у пудожского певца Фепонова. Выслушав данное ему поручение,
Закручинился Добрыня, запечалился, А й скочил-то тут Добрыня на резвы ноги, А и топнул-то Добрыня на дубовый мост, А и стулья-то дубовы зашаталися, А со стульев все бояре повалилися. (Гильф. 59, ср. Гильф. 64)Этот случай вскрывает характер тех переживаний, которые обозначены словом «закручинился». Это не печаль, а гнев и возмущение. Добрыня в данном ему поручении видит унижение своего достоинства, оскорбление чувства чести. У Фепонова находим:
А место во пиру мне было большое, А большое-то место не меньшее, А и чарой во пиру меня не обнесли, А пьяница дурак да в глаза не плевал. Красные девицы не обсмеялися, А Владимир князь да стольно-киевский А накинул-то он службу ведь великую: А надо мне-ка ехать во Туги-горы А й во Туги-горы ехать ко лютой змеи А за ихнею за дочкой княженецкою. (Гильф. 59)Пудожский певец Антонов спел это место несколько короче, но прибавил: