Герой

Сальваторе Роберт Энтони

Отчаяние, решила женщина. Возможно, она уже достигла того состояния, в котором здравый смысл и приличия теряют всякое значение. Она знала, что наверняка умрет, если не сумеет зачать ребенка.

Или если король Ярин не отправится на тот свет спустя несколько недель.

Несмотря на потрясение, на смятение, царившее в ее мозгу, на воспоминания о происшедшем, женщина невольно усмехнулась. Она представила себе растрепанного старика, который только что, хромая, вышел из ее комнаты, и подумала, что король не переживет и десятка таких

«свиданий».

Королева сняла новое ожерелье, чтобы спрятать его в шкатулку, где хранилась внушительная коллекция украшений, но помедлила. Пальцы ее как будто бы не желали разжиматься и выпускать цепь.

«Ты же не можешь спать в нем, дурочка», — беззвучно обратилась опа к себе самой и хотела убрать ожерелье.

— Надень его, — услышала она тихий шепот. А может быть, ей показалось.

Консеттина огляделась, и взгляд ее в конце концов остановился на портрете короля. Может быть, Ацелия снова шпионит за ней?

Но нет, решила она, у Ацелии был гнусавый выговор, и она всегда говорила с каким–то жалобным, недовольным выражением; а незнакомый шепот был низким, мелодичным. Это был прекрасный, чарующий голос.

— Ожерелье — твой единственный выход, Консеттина, — продолжал голос. — Надень его.

Встревоженная Консеттина подошла к двери и приложила ухо к замочной скважине, затем отважилась немного приоткрыть дверь.

Там дежурил только один часовой; он уже засыпал, сидя на стуле и опираясь на свою алебарду.

Королева вернулась в комнату.

— Кто ты? — прошептала она.

— Надень цепь, — повторил голос более настойчиво. — Тебе нужна сила.

Консеттина готова была повиноваться, но в следующую секунду волна ужаса захлестнула ее, и она хотела швырнуть ожерелье на пол.

Но обнаружила, что не может выпустить его из рук.

Ей доводилось слышать о магических предметах, дающих обладателю сверхъестественные способности, и она снова вспомнила, что сделала сегодня ночью, с какой легкостью сумела поднять Ярина с постели и швырнуть его на спину. Она не может и дальше оставаться беспомощной жертвой короля — тогда ей наверняка конец. Ей придется полагаться только на себя, на свою сообразительность и физическую силу.

В этот момент взгляд Консеттины упал на высокое зеркало; она подошла к нему вплотную и, выронив халат, который держала в руках, принялась рассматривать себя. Она обнаружила, что собственное отражение странным образом завораживает ее, и подумала, что она красива, хотя прежде уделяла относительно мало внимания внешности.

— Он прикончит тебя, — прошептал голос.

— Кто?! — воскликнула королева и оглянулась. — Кто это? Кто говорит?

Консеттина обнаружила, что тяжело дышит. Она подумала, что надо бежать из комнаты, но сначала, разумеется, отшвырнуть прочь это ожерелье.

Однако взгляд ее снова приковало отражение в зеркале; внезапно там, за стеклом, возник какой–то черный дым. Он окутал женскую фигуру и полностью скрыл ее.

Дым

поднимался, постепенно рассеивался, и женщина снова увидела свои ноги, потом появились бедра, живот, грудь, плечи и шея…

— Надень его! — настаивал голос, но Консеттина едва слышала эти слова, потому что глаза у нее полезли на лоб от ужаса. Дым рассеялся, и ее отражение снова было четко видно.

У тела не было головы — кровь хлестала из обрубка шеи, и эта картина выглядела настолько правдоподобно, что женщина, задыхаясь, подняла руку, чтобы прикоснуться к подбородку, почувствовать, что ее голова на самом деле на месте.

Не думая о том, что делает, Консеттина надела цепь и защелкнула замок, быстро натянула сорочку, нырнула в постель и укрылась одеялом с головой. Все это время она напрягала слух в страхе снова услышать загадочный шепот.

Наконец ей удалось убедить себя, что на самом деле не было никакого призрачного голоса, не было и реалистичного отражения в зеркале. Она говорила себе, что ожерелье спасет ее, будет напоминать ей, что во время встреч с королем Ярином нужно брать инициативу на себя.

Он сделает ей ребенка или умрет.

* * *

— Я Паук Паррафин из Морада Тополино, добрый король Ярин, — представился нарядно одетый хафлинг, стоя перед королем и королевой Дамары одним прекрасным солнечным утром.

Упоминание Морада Тополино вызвало интерес у засыпавшего Айвена Валуноплечего, который стоял на страже в тронном зале. Он кое–что слышал о Морада Тополино; так называлась организация интриганов и мошенников, действующая на родине королевы Консеттины, в Агларонде… вроде бы в городе Дельфантл.

— Добрый король, я пришел, чтобы представить тебе и твоему двору большого друга Морада Тополино, — продолжал хафлинг.

В хафлинге было что–то странно знакомое, подумал Айвен, но тут же отогнал эту мысль. За свою жизнь он встречал множество хафлингов, и, по его мнению, все они говорили и выглядели практически одинаково.

— Представляю тебе Вульфгара из Долины Ледяного Ветра, — продолжал гость.

Это имя также не оставило равнодушным Айвена Валуноплечего; оно напомнило ему другое имя, которое он слышал очень давно, как будто бы в прошлой жизни.

Эти воспоминания вызвали улыбку на губах дворфа, но в следующую минуту он забыл о прошлом и снова задремал стоя — он научился делать это совершенно незаметно.

— И какую пользу мне принесет знакомство с этим… человеком? — спросил тем временем король Ярин.

Реджис едва расслышал вопрос — он поймал взгляд королевы Консеттины. Ему удалось слегка кивнуть ей, и он хотел даже подмигнуть женщине, дать ей понять, что эта встреча — нечто большее, нежели представление королю.

Ответная улыбка королевы застигла хафлинга врасплох, а взгляд ее, казалось, пронизывал его насквозь, проникал в самую душу. Реджис запнулся и не сразу сумел ответить: