Герой
Шрифт:
Адское существо, Малкантет, украло ее тело.
Консеттина, охваченная отчаянием, ужасом и непреодолимым отвращением, хотела вырваться, попыталась вернуться в собственное тело.
— О, ты собираешься со мной бороться? — рассмеялось ее отражение, Малкантет. — Да, я уверена, ты не оставишь попыток вырваться, если останешься здесь. Но, к сожалению, у меня слишком много дел, мне некогда с тобой возиться.
Консеттина отпрянула, когда гигантская рука сомкнулась вокруг нее, и не сразу поняла, что эта рука принадлежит вовсе не гиганту, а ей самой — камень сжимали ее пальцы, подчинявшиеся демону по имени Малкантет.
Она услышала
Но нет, поняла она мгновение спустя, — она покинула свою комнату, потому что не видела зеркала.
Вместо этого Консеттина увидела двух уродливых мерзких дворфов; их глаза, пожелтевшие от разлития желчи, находились совсем близко от полупрозрачной стенки ее тюрьмы. Грязные твари пялились на пленницу, открывая в ухмылке гнилые зубы.
— Две тонны! — воскликнул один из них.
— Я бы двадцать дал за такую развлекуху! — ответил другой. — Но хватит, пора сматываться отсюда!
Глава 18
Сломленное тело, сломленный дух
Ивоннель долго, пристально смотрела на Верховную Мать. Сос’Умпту, стоявшая поодаль, пыталась привлечь ее внимание — точнее, отвлечь ее; поэтому молодая жрица намеренно игнорировала наставницу Арак–Тинилит.
Девушка хотела, чтобы Квентл поняла: она, Ивоннель, оценила завуалированную угрозу и готова адекватно ответить на нее. Ивоннель только что объявила Верховной Матери о том, что покидает Мензоберранзан, и ответ Квентл — что со стороны Ивоннель было бы разумно заранее предупредить о своем возвращении в город — ей совершенно не понравился.
— Прислужница богини быстро явилась на мой зов, — напомнила Квентл, и дочь Громфа холодно взглянула на нее.
— Потому что Паучью Королеву заботит каждое мое решение, — не колеблясь, произнесла Ивоннель. Ее тон подразумевал, что слово «заботит» имеет исключительно позитивное значение.
— Да, заботит, — повторила Квентл, придав голосу суровости. Но Йиккардария ушла, и то, что, несмотря на присутствие Сос’Умпту и нескольких других жриц Дома Бэнр, Верховной Матери очень не хотелось вступать в открытое противостояние с могущественной Ивоннель, не вызывало сомнений. — Паучья Королева была настолько озабочена, что отправила Йиккардарию выбранить тебя.
— Не «выбранить», а получить объяснение, — поправила Ивоннель. Сос’Умпту открыла рот, собираясь вмешаться в разговор, но молодая женщина быстро подняла руку и приказала ей молчать. — Я хочу, чтобы мы правильно поняли друг друга, Верховная Мать, — продолжала Ивоннель. — Госпожа Ллос недовольна тем, что я не заняла трон Дома Бэнр и, следовательно, первое место за паучьим столом в зале Правящего Совета. Я могла бы удовлетворить желание богини, исправив сложившуюся ситуацию прямо сейчас.
Угроза прозвучала совершенно недвусмысленно; жрицы, присутствовавшие при разговоре, ахнули, и даже сама Квентл приоткрыла рот от ужаса.
— Но мне это не по душе, — продолжала Ивоннель, — и Йиккардария согласилась с моим решением. Пока что. Я вернусь в Мензоберранзан, когда мне этого захочется и если
Она развернулась, презрительно фыркнула, взглянув на Сос’Умпту, равнодушно скользнула взглядом по лицу Минолин Фей и хотела уйти, но, прежде чем направиться к двери, дерзко бросила:
— Возможно, тебе повезет, Верховная Мать Квентл Бэнр, моя тетя, — возможно, я так никогда и не вернусь в этот город.
Странная прощальная фраза повисла в воздухе, а Ивоннель Бэнр вышла из зала.
Вскоре, выбрав на конюшнях Дома Бэнр самого лучшего и проворного ящера, Ивоннель покинула город и направилась по туннелям Подземья в сторону нижнего уровня Гаунтлгрима.
— Все время на восток, — произнесла Далия.
Артемис Энтрери, который стоял у выхода из их палатки, установленной на поле неподалеку от растущей Главной башни тайного знания, в недоумении обернулся.
— Ты все время смотришь на восток, — пояснила Далия. Энтрери пожал плечами, словно не понимая, на что она намекает.
— И думаешь о нем, — продолжала Далия, и тогда он решил, что нужно ответить.
— Я беспокоюсь за него, — признался ассасин. — Я не хочу, чтобы для него все кончилось вот так.
— Я тоже желаю Дзирту добра, — пожала плечами Далия, — однако здесь мы ничего не можем поделать. Кэтти-бри — могущественная жрица, но все равно она не сумела излечить его. Громф тоже пытался помочь, а разве в этом мире можно найти более искусного чародея? И Киммуриэль потерпел неудачу, а я на собственном опыте убедилась в его умении исцелить больной рассудок. Я сижу здесь, с тобой, и мысли мои ясны только потому, что Киммуриэль и его странная магия помогли мне. Но перед болезнью Дзирта он оказался бессилен.
— Именно это и тревожит меня. — Энтрери оглянулся и уже в сотый раз посмотрел на восток. — То, что я ничего не в состоянии сделать.
Он даже не заметил, что Далия поднялась, и вздрогнул, когда она обняла его и положила подбородок ему на плечо.
— Он твой друг, — прошептала она.
— Я в неоплатном долгу перед ним, — поправил ее Энтрери.
— Дело не только в этом.
Энтрери не ответил, зная, что молчание красноречивее любых фраз. Он не был уверен в том, что слово «дружба» подходит для описания его запутанных взаимоотношений с дроу–следопытом, но между ними определенно возникло чувство товарищества, некое родство.
И его утверждение, хотя и неполное, все же было правдой: он оставался в неоплатном долгу перед Дзиртом До’Урденом потому, что Дзирт, не колеблясь, согласился предпринять опасное путешествие в Мензоберранзан, чтобы спасти Далию. А также потому, что еще раньше Дзирт пришел в Гаунтлгрим и вырвал своих бывших товарищей, включая Энтрери, из лап дроу.
Но дело действительно было не только в этом: в течение последних двух десятков лет Дзирт, намеренно или просто на собственном примере, продемонстрировал Артемису Энтрери иное видение мира. Дзирт провел Энтрери за собой через половину Побережья Мечей в поисках сокровища — его магического кинжала. Но Артемис Энтрери тогда получил и другое сокровище, которое сумел оценить по достоинству лишь через много–много лет.