Герой
Шрифт:
— Что?
— К-36. Это наркотик.
Я медленно моргаю, глядя на неё, и поднимаю брови.
— Наркотик?
— Это то, чем являются твои инъекции. Наркотиком. Ты ловишь кайф, как и любой другой наркоман.
— Они делают меня лучше, — шиплю я. — Без этого «наркотика» я ничто. Лишь преступник, как и они. Этот «наркотик» — то, что спасло тебя сегодня. Они должны делать меня сильным, чтобы я мог защитить тебя и то, что необходимо защищать.
— Хорошо, — отвечает она. — Я даже не знаю, почему так переживаю.
Она разворачивается, но я хватаю
— Мы не закончили. Не уходи от меня.
— Вот Кельвин, которого я знаю.
— Что это должно означать?
— Я не знаю того второго парня — ту версию тебя, которая держит меня за руку и говорит правду. Того, кто спасает мир. Но этот человек, — произносит она, глядя на мою руку, сжимающую её. — Тот, кого я знаю.
— Ты думаешь, что не знаешь меня, когда я надеваю маску? Это чушь, — моя хватка слабеет, и я делаю глубокий вдох. — Послушай, Кейтлин, правда несладкая. Она запутанная. Но это не меняет того, через что мы прошли. Однажды вечером ты сказала, — я делаю паузу, ступая на запрещённую территорию, — что любишь меня. Это было сказано всерьёз?
— Да, — не раздумывая отвечает она.
Что бы ни бежало по моим венам, я не узнаю это. Кажется, я улыбаюсь, но не уверен, оттого ли это, что ничто другое не делало меня счастливым уже очень долго время. Однако она добавляет:
— Но теперь это не так.
ГЛАВА 48.
Кейтлин.
Мышцы болят, пульсирующая голова находится в туманной дымке. Комната окутана мраком, но когда я открываю глаза, то понимаю, где нахожусь. Узнаю её, даже несмотря на то, что ничего не вижу. По звукам. Запахам. Но не думаю, что только это имеет значение, потому что если бы я даже была глухой, слепой и немой, то всё равно узнала бы эту комнату по ощущениям. Я опять нахожусь в поместье в своей кровати. Мысли заполняют мой мозг и сердце, и я засыпаю вновь.
Когда просыпаюсь в следующий раз, комната утопает в солнечном свете. Меня необъяснимо раздражает то, что никто не зашторил окно, поэтому сейчас на меня обрушивается реальность ситуации. Я с трудом поднимаюсь и спускаюсь на кухню в поисках еды.
Я не удивлена, что меня приветствуют аппетитные запахи, но для меня становится неожиданностью то, что Кельвин сидит во главе стола и читает газету.
— Какой сегодня день? — спрашиваю я, изучая его серую футболку и угольно-чёрные пижамные штаны в клетку.
Он поднимает взгляд:
— Пятница. Как ты себя чувствуешь?
Хватаю ломтик бекона и опускаюсь на своё обычное место на противоположной стороне стола.
— Разве ты не должен быть на работе? — спрашиваю я и продолжаю жевать.
— Я ждал, пока ты встанешь.
— Зачем? — бурчу я. — Я буду здесь, когда ты вернёшься домой.
— Беру небольшой отпуск.
Я заканчиваю с яйцами всмятку, лежащими на моей тарелке, и пытаюсь избежать его зелёных глаз, хотя они полностью
— Ты можешь… Ну… Сделать это? Или ты будешь… Заниматься делами Героя?
Он складывает газету и прижимает её рукой.
— Не переживай за меня. Просто сосредоточься на выздоровлении.
— Я не переживаю. Просто поддерживаю разговор.
— Принято к сведению. Ты ответишь на мой вопрос?
— Какой?
— Как ты себя чувствуешь? Ты спала в течение почти всего вчерашнего дня и половины сегодняшнего утра.
Пожимаю плечами.
— Немного напряжённой.
— Ты через многое прошла, — произносит он, откашливаясь. — Мы даже не говорили об этом. Мне жаль, что ты увидела то, что увидела.
— Ты вырвал сердце из груди человека.
— Тебя это пугает?
Я провожу вилкой по тарелке. Сарказм так и пляшет на моём языке. Хотя тот факт, что я хочу сказать ему правду, вызывает желание воткнуть вилку себе в бедро. Почему у меня не получается ненавидеть его, хотя я должна? Почему за всё, через что он провёл меня, я не застрелила его, когда у меня был шанс?
— Я боялась того, что они могли навредить тебе, — в итоге отвечаю я. — Там было большое количество людей. С ними всё в порядке?
Мы смотрим друг на друга через стол, и он произносит:
— Подойди сюда, — я качаю головой. — Дерзкая, как и всегда.
— Требовательный, как и всегда.
— Подойди сюда, Кейтлин.
Мне становится любопытно, а необъяснимая тяга к нему заставляет двигаться вперёд. Он отодвигает свой стул, и я сажусь к нему на колени таким образом, что наши глаза остаются на одном уровне. Кельвин проводит пальцем по ране на моей губе с неожиданной нежностью.
— Ты ранена.
Я закрываю глаза. Его запах окутывает меня, напоминая все те неприятности, которые могут случиться в тот момент, когда он находится рядом. Мышцы его бёдер тверды подо мной, а его руки источают нежность.
— Он прикасался к тебе?
Зловещая ухмылка Гая Фаулера возникает в моей голове.
— Нет.
Он пальцами сжимает мой подбородок, и я открываю глаза, чтобы встретить его пристальный взгляд. И почти не узнаю его нечеловечески низкий голос, когда он произносит:
— Я убил их ради тебя.
Качаю головой.
— Не ради меня.
Кельвин медленно моргает:
— Ради тебя. Я держал сердце Ривьеры в своих руках. Ты хочешь знать правду? Вот она: я наслаждался каждой минутой этого. Потому что являюсь монстром. А теперь ты боишься?
Не имеет смысла чувствовать к нему что-то, за исключением страха и ненависти. Возможно, я могла бы любить его, а может, и любила, но разве сейчас это можно продолжать делать? Мой мозг больше не может заполнять пробелы между тем мужчиной, которым он был, тем, который есть сейчас, и тем, кем я хочу, чтобы он стал.
Я настолько сбита с толку, что прижимаюсь к нему губами. Мы так и сидим, вдыхая и выдыхая, пока я не открываю рот. Он делает то же самое, возвращая поцелуй и проникая в мой рот изголодавшимся языком.