Герой
Шрифт:
ТРИ ГОДА СПУСТЯ.
ГЛАВА 51.
Кейтлин.
— Я разберусь, Мелинда, — произношу я. — Иди домой к своим ребятам.
— Ты уверена? — переспрашивает она.
— Я сама сегодня закрою.
Она подмигивает мне.
— Ты замечательный босс, Кэт. Увидимся в понедельник.
— До понедельника, — соглашаюсь я.
Закрываю за ней дверь. За большими,
«Вы видите?»
Мне хочется закричать.
«Я сделала это. Я сделала это без вас. Без ваших денег или поддержки».
Разговариваю со всеми теми, кто оставил меня ни с чем, ничего для меня не сделал и отнял у меня всё. Я нахожусь в своей галерее, вижу мазки моей кисти на паркете и стенах и подписываю чеки. Я добилась этого шаг за шагом, выстраивая всё из ничего.
«Вы видите?»
Вместо гордости я испытываю чувство необъяснимого поражения. Руки наливаются тяжестью. Начинает казаться, что это чувство никогда не уйдёт, оно обременяет меня уже в течение нескольких месяцев. Словно в ответ на мои мысли начинает звонить телефон. Я тру глаза и возвращаюсь к своему столу.
— Эй, малышка, — голос Гранта меня успокаивает. — Как дела?
— На этот момент моя галерея признана лучшей.
— Вау, — произносит он, и я слышу улыбку в его голосе. — Ты звезда, — Грант улыбается, потому что гордится и любит меня со всеми моими проблемами и чувствами. Он терпеливый и милый. Боготворит моё тело, когда мы занимаемся любовью. Но это не Кельвин. — Приедешь на ужин? — спрашивает он.
— Мне нужно кое-что упаковать. Мы можем встретиться завтра?
— Знаешь, если бы ты жила здесь, то сегодня я мог бы тебя увидеть.
Я киваю, узнавая его поддразнивания.
— Ты всё время это говоришь.
— Я знаю, что ты многое пережила и переезд станет занозой в заднице, но… Как только мы это сделаем, станет легче. Не только финансово.
— Я знаю, милый. Клянусь, я думаю об этом. Так же, как и о куче других вещей.
— Ладно. Поскольку ты всё ещё размышляешь. Уже заперла дверь галереи?
— Да.
— Я переживаю, что ты там одна. Мне не нравится, что ты находишься так близко к Ист-Сайду.
— Я буду осторожной. Люблю тебя.
— И я тебя. Позвоню утром.
Кладу трубку и смотрю на телефон, а потом закрываю лицо ладонями. Делаю это каждую ночь, потому что это то время, когда я остаюсь наедине с собой. Иногда мне приходится напоминать себе о том, что я занимаюсь именно тем, что люблю. Периодически думаю о своих родителях. До сих пор мне любопытно, где сейчас Гай Фаулер, и почему он подставил лидеров картеля, зная, что Герой убьёт их всех.
Но сегодня думаю о другом. В большинстве случаев я вспоминаю о Кельвине. Не о Герое и не о моем похитителе. Просто о
Я мысленно воспроизвожу его взгляд, когда сказала, что не смогу сделать этого. Три года спустя воспоминание такое же отчётливое. Оно выжжено у меня в сердце, потому что я никогда не видела такого взгляда прежде. Видела злость, доминирование, грусть, возможно и сожаление в его глазах. Но в том взгляде было что-то ещё: боль, которая пришла из глубины души мужчины, которого мне не посчастливилось узнать.
Никто и никогда не узнал мою душу так, как Кельвин, несмотря на сопротивление. Ни до этого, ни после этого. Это то, о чём я думаю, когда поднимаю голову на шум и смотрю вверх. Кельвин стоит в дверях, прислонившись одним плечом к косяку, и наблюдает за мной.
Сердце начинает громко стучать в ту же самую минуту. Небольшое облегчение появляется в моём теле, в той частичке меня, которая боялась, что я больше никогда его не увижу. Думаю, это было ошибкой.
— Кейтлин.
— Кельвин? — мои локти по-прежнему опираются на стол, а руки буквально примерзают ко лбу. — Что ты здесь делаешь?
Он сканирует стены взглядом, задерживаясь на фотографиях.
— Мне нужно было увидеть это собственными глазами, — говорит он тихо. — Почему сейчас?
Слежу за его взглядом. Понадобилось немало времени, чтобы подготовить выставку, но угроза потерять всё, что я пыталась сделать в течение нескольких лет, ещё существует. Мой ад, скрытый за чёрно-белыми цветами, выставлен на ровных матовых стенах. Которые заполнены фотографиями из поместья, рядом с ними я нахожу успокоение, потому они ведут меня назад к Кельвину.
— Почему ты сидишь здесь, схватившись руками за голову, и выглядишь такой несчастной? — спрашивает Кельвин. — Ты как никто другой знаешь, что такое несчастье. И это не оно.
— Думаю, что это я должна задавать вопросы, — он скользит рукой по волосам, приглашая. — Почему ты здесь? — спрашиваю я.
— Прочитал о выставке.
— И что?
— Я видел, как ты снимала некоторые из этих снимков. Они многое значат для тебя.
— И всё?
Он вздыхает и спустя мгновение идёт через комнату.
— Скажи мне одну вещь.
Мои ладони падают на колени. Не стоит удивляться тому, что он вломился в мою галерею спустя три года и требует ответы.
— Ты счастлива? — спрашивает он.
Несколько лет назад я бы спросила у него, почему ему важно знать ответ, а ещё какое ему дело до моего счастья. Спросила бы, какое право он имеет интересоваться подобными вещами. Но всё это время я была вдали от него и скучала, и это ослабило злость, которая появилась в сердце после моего отъезда.
— Я не знаю, Кельвин. Не знаю, как быть счастливой.
— Ты по-прежнему не любишь меня?
— Это разные вещи.
Его губы дёргаются в полуулыбке.
— И что?
Вопрос повисает в тишине, а я смотрю на него. Он небрежно убирает волосы со лба, а потом прячет руки в карманы джинсов. На нём нет очков. Только тёмный пуловер с закатанными рукавами, и он просто Кельвин.