Гибель богов
Шрифт:
Василий Иванович пристально взглянул на меня.
– А ты тоже был на князя Владимира похож как две капли воды? – спросил он. – Как я на Тюштю?
Я согласно кивнул, и инязор поинтересовался:
– Тот тоже помер, да? И тебя князем признали взамен умершего?
Мне оставалось лишь молча кивнуть, не вдаваясь в подробности. Врать не хотелось, тем более чудом встреченному почти что современнику, и уж точно – товарищу по судьбе. Но ведь и не рассказывать же о том, как на моих глазах зарезали князя Владимира, каким бы он ни был? Не стоит об этом распространяться.
Послышалось
Лица обоих были тревожны – мы слишком долго разговаривали наедине с эрзянским инязором.
Тюштя мрачно покосился в сторону помешавших нашему разговору, а я, поймав испытующий взгляд боярина, улыбнулся.
– Нам нужно еще кое-что обсудить с инязором, – сказал я. – Еще совсем немного осталось вам подождать. Мы не договорили о самом главном.
– На будущий год ты пойдешь войной на Корсунь, – заметил Василий Иванович, когда мы снова остались с ним наедине. – Возьми с собой Овтая. Парень рвется в бой, а кроме этого, все равно ни к чему не способен. Послал же бог муромскому народу такого глупого князя. Когда я учился в семинарии в Казани, мы очень интересовались, куда девался муромский народ, отчего он вымер и смешался с нами – эрзянами. Никто не знал ответа. Теперь-то я знаю причину, – усмехнулся Тюштя-Василий. – С такими князьями любой народ перестанет существовать.
– Овтай могуч, как дуб, и храбр, как лесной медведь, – повторил я слова, которые муромский инязор часто говорил сам о себе.
– Ну да, это правда, – согласился Тюштя. – Только глуп. Пусть лучше идет с тобой в поход на Корсунь – это всем будет полезнее.
– Откуда ты знаешь, что я пойду в поход именно на Корсунь? – спросил я. – И что такое эта Корсунь? Никогда не слышал. А тебе откуда известно?
В разговоре мы теперь свободно переходили с «вы» на «ты» и обратно, потому что не могли сами для себя решить: мы князья киевский и эрзянский или врач и школьный инспектор…
– Откуда мне известно? – усмехнулся в длинные сивые усы Василий Иванович. – А вы, юноша, в гимназии историю не проходили? Или в вашем две тысячи двенадцатом году уроки истории отменили? Или вы реальное заканчивали? Ну, там с историей похуже, но все-таки странно не знать про такое…
Удивительно было наблюдать, как заросшее полуседой бородой угреватое лицо инязора вдруг преобразилось, и в голосе Тюшти прорезались забытые, видимо, им самим педагогические нотки.
– Корсунь, сударь мой, – заметил он, – суть город на Черном море, известный нам под названием Херсонес. И этот греческий город взял штурмом князь киевский Владимир. А взяв его штурмом, был осиян Святым Духом и просвещен Им. Отчего в том же городе Корсуни принял святое крещение от руки греческого иерея. Вы что, юноша, и в Законе Божием этого не проходили?
– У нас в школах нет Закона Божьего, – пробормотал я, ошарашенный услышанным почти что предсказанием.
– Нет Закона Божьего? – удивленно переспросил Тюштя, а потом вздохнул: – Впрочем, чему же удивляться? Вот до чего довели Россию нигилисты… А ведь лучшие умы говорили, предупреждали. Злонравия достойные плоды!
– А вы тут зато трупы по деревьям развешиваете, – не к месту, но от смущения брякнул я. – Тоже вряд ли очень христианское дело.
– Я служу своему народу, – отрезал Тюштя. – Тому и такому народу, каков он есть сейчас. Стараюсь развивать его, чтобы приготовить его к лучшему будущему. Не могу же я в один миг объявить, что все языческие предрассудки отменяются и так далее. Тут даже моего колдовского авторитета не хватит.
Он вскинул голову, и тусклые глаза вдруг блеснули.
– А вам, юноша, – сказал он, – предстоит великое дело. Вы станете крестить Русь! И через Русь будут крещены все другие народы в этой части света. И мой эрзянский народ – тоже, хотя и со временем. Но начнете этот великий подвиг именно вы.
Тюштя помолчал, как бы спрашивая себя о чем-то, а затем озадаченно заметил:
– Странно, что для такого дела избран человек, который даже не проходил Закон Божий…
Вот именно в этом месте мы подошли к самому интересному. Все время с того самого момента, когда я внезапно оказался в Киевской Руси, меня не оставляла эта мучительная мысль: что произошло? Что это, какая неведомая сила забросила меня сюда? Для чего, с какой целью?
С кем я мог обсудить все эти вопросы? И вдруг такая чудесная встреча!
– Да, Василий Иванович, – волнуясь, начал я. – Вот вы сказали про то, что я избран… И вы, вероятно, тоже ведь избраны, не так ли? Ну вот, а что вы думаете о том, что с нами произошло? У вас есть какое-то объяснение?
Господин Пашков несколько мгновений тяжело молчал, подергивая поводья уставшего стоять на месте коня.
– Я здесь уже третий год, – наконец сказал он задумчиво. – Было у меня время подумать обо всем. Теперь мы можем с вами сравнить наши мысли и прийти к какому-то выводу. Так вот… Вы – русский?
Я кивнул, и Василий Иванович впервые за время нашего разговора улыбнулся.
– Ну вот, – заметил он. – А я мордвин. То есть мордвой нас русские называют, а на самом деле я эрзянин. Думаю, что в истории каждого народа есть такие поворотные пункты, которые особенно важны для дальнейшего развития. Для того, чтобы картина мира сложилась правильно.
– Что значит – правильно? – перебил я. – Правильной картиной мира вы называете ту, которую мы с вами знаем? Но, может быть, мы знаем далеко не самую правильную картину мира.
– Не перебивайте, – сурово оборвал меня собеседник. – Видно, в вашей гимназии в две тысячи двенадцатом году вас не учили также и правилам ведения беседы. Ведь не учили?
– Не учили, – вздохнул я.
– Так вот, если в поворотный момент истории на ключевом месте оказывается недостойный человек, его заменяют нами. Видимо, выбирается какой-то потомок этого человека, которого надо заменить. Такой потомок, который внешне похож как две капли воды. Очень может быть, что внешность людей повторяется буквально через десять или двадцать поколений. Особенно если это прямые потомки. Ведь может такое быть?