Гибель титанов. Часть 2
Шрифт:
— Куда ты предлагаешь мне бежать? — закричала Мартина, в ярости бросая на пол драгоценный кубок, который держала в руке. — В Африку? Экзарх этой провинции — родной брат Григории! На Сицилию, под бок князька Само? Или уж сразу к нему самому, чтобы стать его игрушкой? Да я лучше умру!
— Подумайте о детях, ваша царственность, — твердо сказал Александр. — Ваших сыновей убьют точно. Они же совсем маленькие.
— Они не посмеют! — решительно ответила Мартина. — Мой сын не допустит этого. Мы немедленно издадим эдикт об отстранении Валентина. Мы призовем хазар! Мы назначим другого комита экскубиторов! Я прикажу готовить город к обороне! Исавры защитят
— Никто не встанет на вашу защиту, кирия. Но я повинуюсь вашей воле, — с каменным лицом произнес Александр и выкатился из покоев Мартина, непрерывно кланяясь. Хотя, откровенно говоря, мог бы уже этого и не делать.
Он вызвал свою карету и поехал в имение. Там его ждал человек, появление которого всегда говорило о надвигающихся неприятностях. Слава богу, что имение это располагалось совсем недалеко, всего в часе пути от городской стены…
Вацлав Драгомирович с удовольствием тянул вино из серебряного кубка. Ему нравилось здесь. Покой небольшой виллы, окруженной садами и виноградниками, был непривычен для словена. На севере не вызревал виноград, в отличие от Греции и юга Фракии. А жаль… Он не отказался бы от такого же имения. У него есть земля, данная за службу, но там холопы, приведенные государем из походов, платят оброк зерном. Они так и не привыкли к новым порядкам, просто бежать боятся. За побег положена бессрочная каторга в соляной шахте. Только их дети станут частью его земли. А до этого еще дожить нужно. Здесь же, в ромейских землях, все уже устоялось давным-давно. Ты точно знаешь, кто ты есть в этой жизни. А потому рабы и колоны-арендаторы смотрят на хозяина без ненависти, со страхом и почтением.
— Она не хочет уезжать, — патрикий Александр вошел в свой триклиний, хлопнув дверью от накатившей злости. — По-моему, она спятила окончательно.
— Ну, не хочет и не хочет. Чего ты так разволновался? — спокойно ответил Вацлав, катая на языке букет вина нового урожая. Все-таки молодое вино нравится ему куда меньше. В сторону его. И он взял другой кувшин. Да, так гораздо лучше.
— Но ведь госпожа велела… — растерянно посмотрел на него Александр. — Мои люди раскачали чернь! Василевс Констант уже произнес речь перед Синклитом… Мартину и ее детей просто убьют! Кроме девчонок, конечно… Их отправят в монастырь.
— Ну, значит, убьют, — Вацлав равнодушно пожал плечами. — Это тоже неплохо.
— Да что тут происходит? — вскинул на него глаза возмущенный Александр. — Ты издеваешься надо мной, варвар? Я же поклялся в верности императору Самославу и государыне Марии! Почему вы играете мной, как куклой?
— Ты знаешь ровно столько, сколько тебе положено знать, патрикий! — глаза Вацлава потеряли расслабленное выражение и вновь стали острыми и колючими. — Государыня допускала, что эта высокомерная дура откажется. Она думает, что ее никчемный сынок укроет ее. Но она ошибается. И на этот случай у нас есть план Б.
— План Б? — повторил с глупым видом Александр. — Это еще что такое?
— Это когда ты жидко обосрался, патрикий, — любезно пояснил Вацлав, — и поневоле вынужден совершить какое-то менее желательное, но вполне приемлемое действие. В нашем случае наилучшим выходом стало бы бегство Мартины и ее детей на Сицилию. Но если ее саму и ее малахольного сынка убьют, тоже не беда. Мы готовы и к такому развитию событий.
Увы, Александр оказался прав, а императрица Мартина, потерявшая хватку вместе с деньгами и властью, совершила непоправимую ошибку. Слишком долго она, лишенная доступа к казне и к принятию реальных решений, оставалась не у дел. Она ослабела, и ее перестали бояться. Слабость не прощается в политике, и за это неизбежно приходит жестокое наказание. Так случилось и с ней.
Она поверила патрикию только тогда, когда в город вошли отряды Валентина. Никто не стал ее защищать. Экскубиторы, подкупленные дворцовыми евнухами, остались в казармах, а все форумы заняли смуглые носатые парни с непривычным гортанным говором — наемники из восточных провинций и горцы Кавказа. Они, никогда не видевшие столицы мира, растерянно оглядывались по сторонам, скрывая робость за наглостью дикарей. Ромеи смотрели на них с опасением. Как бы эти славные парни, защищающие столицу от арабов, не посчитали их самих законной добычей. Но пока воины вели себя прилично. У них была другая цель. Они оцепили дворцовый квартал.
Валентин, взяв с собой отборную сотню, ворвался в Буколеон, словно вихрь. Разодетые в алые плащи и золотые цепи схоларии опытным воинам никакого сопротивления оказать не могли, и тех, кто все-таки попытался, просто и незатейливо перебили. Воевать схоларии не умели, они были всего лишь парадной стражей, призванной показать величие империи, которая способна оплачивать подобную красоту.
Воины Валентина равнодушно переступили через тела убитых, не забыв сорвать с их шей золотые цепи, и подошли к дверям императорских покоев. Тут они заробели. Резная громада створок, выложенных слоновой костью, подавляла своей величественной роскошью. Там, за ними, была сосредоточена божественная власть, и простые парни из армянских селений не смели прикоснуться к ним. Хотя стражу, которая решилась направить на них копья, они все-таки перебили.
— Вперед! — усмехнулся Валентин и отворил двери. — Там эта ведьма и ее выродки! Грешное, кровосмесительное отродье! Только василевс Констант — законный император. А эти… За их убийство вас даже на исповеди не пожурят! Пошли!
— Остановитесь! — пятнадцатилетний Ираклий, одетый в пурпур, с диадемой на голове, смотрел на ворвавшихся воинов спокойно и твердо. — Римский император приказывает вам! Удалитесь в свою фему и смойте позор неслыханного преступления отвагой в бою. Я не стану карать вас!
Воины вновь застыли, сраженные аурой власти, что исходила от этого невзрачного паренька. Он олицетворял собой все могущество римского народа, который правил обитаемым миром так долго, что иного и представить было себе нельзя. Уже и римлян самих здесь нет, и язык их в этих землях забыт, а любой варвар, надев на голову диадему, становился живым божеством, который занимал свое место в стройной системе власти. Многие поколения людей рождались и умирали, зная, что империя вечна. И ничего иного они просто не могли себе представить. А потому руки, которые сжимали оружие, бессильно опустились вниз.
— Глупый мальчишка! — Валентин сплюнул прямо на мозаичный пол. — Ты плод греховной связи, а не римский император! — он ткнул в сторону Ираклия и приказал воинам. — Диадему дайте мне! Пурпур с него снять! Потом зарезать! Да не бойтесь вы, олухи, он ведь уже никто! Обычный сопляк! Пустое место!
Воины грубо сорвали с Ираклия плащ, диадему и лор, длинную перевязь, что служила символом высшей власти. Только тут юноша, редко покидавший пределы дворца, понял, что все это происходит с ним на самом деле, и на лице, покрытом нежным румянцем, появилось сначала брезгливое недоумение, потом животный страх, а потом мольба.