Гидеон Плениш
Шрифт:
Пиони была превосходным товарищем в пути — одинаково восторгалась и жаворонком и встречным кадиллаком новой модели, не жаловалась ни на жару, ни на холод, ни на голод.
Только раз она доставила ему несколько неприятных минут.
В первый день машина шла особенно легко, и у каждого ресторана они говорили:
— Дальше, наверно, найдется что-нибудь получше, — и проезжали мимо.
Часа в три у дороги показался павильон, перестроенный из деревенской лавки и украшенный кривой, грубо намалеванной вывеской
Они остановились.
Комната была невзрачная, длинная и голая, с тремя круглыми столами, газовой плитой, буфетной стойкой, за которой хранились на полках папиросы и кондитерские окаменелости, и с табличкой на стене «За шляпы и пальто не отвечаем».
Пока Пиони и Кэрри ходили умываться, единственная официантка — забитого вида женщина в красном свитере и лиловых штанах — бросила на мокрый стол перед доктором Пленишем написанное от руки меню, в котором значилось: «Яичница с ветчиной, отбивные, сандвичи с колбасой, сандвичи с сосисками, кофе, кока — кола».
— Гм… какие у вас отбивные?
— Отбивных сейчас нет.
— Ну, тогда… гм… тогда дайте три раза яичницу.
Женщина отошла в глубину комнаты и крикливым голосом передала кому-то заказ. Потом вернулась к столику, посмотрела на доктора Плениша усталыми глазами, и в мгновение ока он уже знал о ней все; он был ее собратом в непосильной борьбе за существование. Он заговорил с ней приветливо, как с равной:
— Торговля у вас, видно, идет не очень бойко?
— Никакой торговли нет, мистер. О господи, просто не знаю, что нам со стариком и делать! Говорят, на бирже сейчас какой-то бум. Наверно, туда и уплывают все деньги, на биржу. Сегодня до вас ни одного посетителя не было.
— Да, печально. Ну, я надеюсь, что скоро у вас дела поправятся.
Пришла Пиони, и он в восхищении загляделся на нее. Эта эмансипированная, уже почти чикагская Пиони была ему внове. Она держалась так уверенно, а между тем ее свежие щеки и задорные глаза были и сейчас обаятельно молоды, как в тот день, когда он впервые увидел ее девочкой-студенткой.
— Чем будут кормить? — спросила она бодро, поудобнее усаживая Кэрри.
— Яичницей.
— Вот и отлично.
Но это было ее последнее веселое замечание в доме под вывеской «ОБЕДЫ». Ее рассердило, что воды пришлось Просить три раза, что стол плохо вытерт, что нет ни салфеток, ни сахара, что пол усеян бумажками и окурками, что яйца несвежие, а ветчина слишком соленая.
— За такое обслуживание нужно под суд отдавать, — проворчала Пиони.
— Ей, бедной, трудно, и опыта нет.
— Ты, кажется, ее жалеешь?
— Да, жалею.
— Ну, а я ни капельки. Рохля.
Их дочка Кэрри спросила:
— Мама, что такое рохля?
— Дуся моя ненаглядная, молчи и кушай вкусное яичко.
— Ты сказала, что яичко невкусное.
—
— А зачем? — спросила Кэрри.
Доктор Плениш продолжал:
— Ведь в этом, собственно, и будет состоять наша работа — возвращать к сельскохозяйственному труду тех, кто оказался жертвой социальных условий, как эта женщина. Наш долг — воспитывать их.
— А за… — начала Кэрри, но не докончила, увидев необыкновенно интересную муху.
— Ах, брось, пожалуйста! — сказала Пиони. — Такое животное невозможно воспитать. Я страшно рада, котик, что ты посвятил себя служению отсталым массам, но не стоит тратить на них свои чувства. Эти люди безнадежны. Ты лучше будь повнимательнее к собственной жене.
— А разве я не…
— Да нет же, это я просто со зла. Но, право, не трать попусту время на тех, кого все равно не исправишь. Что ни говори, а люди со вкусом не станут украшать ресторан мушиными следами. Так-то, моя Кэрри — Бэрри, теперь папа с мамой будут собираться; в веселый Чикаго наш путь лежит, лошадка бежит, колокольчик звенит.
— А зачем? — возразила Кэрри.
В Давенпорте Кэрри первый раз в жизни ночевала в большом отеле. Ее совсем не испугало ни множество народа в вестибюле, ни почти мраморные колонны. Когда клерк, перегнувшись через конторку, шутливо спросил: «А эта маленькая леди тоже у нас остановилась?»-она посмотрела на него и серьезно кивнула головкой.
После обеда Кэрри уложили спать в отдельной комнатке, и Пиони спросила заискивающе:
— Не очень страшно будет моей крошечке, если папа с мамой сбегают на ранний сеанс в кино, а к девяти вернутся?
— Нет, — сказала Кэрри.
— Комнатка такая уютная, старинная, ведь моей деточке нравится в этой комнатке?
— Нет, — сказала Кэрри.
— Что, котеночек?
— Прости, мама, но мне тут не нравится.
— А почему?
— Обои какие-то глупые: цветы, а похожи на розовых червяков.
Пиони в умилении посмотрела на мужа.
— Нет, ты слышал? В шесть лет рассуждает совсем как взрослая, правда?
— Н-да… да, конечно, — сказал доктор Плениш.
Три дня Пиони носилась по Чикаго в поисках квартиры, а по вечерам плакала на плече у Гидеона. После долгих колебаний они сняли квартиру в старом доме на Южной стороне, вполне приличную, но много хуже, чем их серебристо-зеленый коттедж в Кинникинике или канареечно-желтая квартирка в Де-Мойне. Пиони приуныла.
— Видно, не так это все быстро делается. Я и не представляла себе, как трудно устроиться в Чикаго.
Квартира их была вся коричневая, чистая, но мрачная; скучные, вытянутые комнаты, теснота и запах респектабельного смирения, а через улицу — коричневый фасад другого дома, устало смирившегося перед безнадежной скукой.