Гигиена убийцы. Ртуть (сборник)
Шрифт:
– Она уже была вашей любовницей?
– Нет, я ждал, пока мы переберемся на Мертвый Предел. Мне хотелось, чтобы все произошло в наилучших условиях: Адель на протяжении всего плавания страдала морской болезнью, а я хотел, чтобы она была здорова, когда это случится с ней в первый раз, – она ведь была девственницей, как и Хэзел пять лет назад.
– Мне не нужны такие подробности.
– А я хочу, чтобы вы их знали.
– Вы такой же, как все мужчины: хлебом вас не корми, дай похвалиться своей сексуальной жизнью.
– Не судите огульно. Во-первых, я никогда ни с кем об этом не говорил, нетрудно догадаться почему. Кроме
– Мне всегда было интересно, почему особи мужского пола говорят о непорочности девушки как о трофее. Охотники вешают на стены кабаньи головы и оленьи рога, а вам бы украсить их девственностями.
– Эротика – глупость, мадемуазель, но еще большая глупость – лишать себя этого удовольствия. Когда я в первый раз пришел к Адели в спальню, она никак не хотела верить, что я ее желаю. «Это невозможно, – твердила она, – надо быть чудовищем, чтобы желать такую девушку, как я!» Я сказал ей: «Я вижу то, что кроется за изуродованными чертами, и люблю твою душу», а она мне ответила – как и Хэзел, она так и не смогла перейти со мной на «ты»: «Если вы любите мою душу, так довольствуйтесь ею!» Те же слова, что я слышу от моей нынешней питомицы, те же ссылки на свое несчастье, не говоря уж о других вещах, которые деликатность не позволяла им назвать своими именами…
– …а именно – что вы отнюдь не были любовником их мечты.
– Да. Какой реванш для меня, никогда не бывшего красавцем и так рано настигнутого старостью! Вы назвали меня подлецом, но ведь, если бы эти девушки удостоили меня вниманием, мне не пришлось бы прибегать к столь бесчестной уловке.
– Вы будете винить их в том, что они любят молодость и красоту? Оригинально прозвучало бы из ваших уст.
– Это нельзя сравнивать. Я – мужчина.
– И, как все мужчины, вы скажете мне, что женщинам не пристало любить молодость и красоту. Странно: для вас нам следует быть молодыми и красивыми, но, когда нам предстоит выбирать, в кого влюбиться, вы нас убеждаете, что подобные мелочи не имеют значения.
– Это биология: чтобы женщина возжелала мужчину, ему не обязательно быть красавцем.
– Мы, женщины, по-вашему, такие бесчувственные создания, что нас не волнует красота? Послушайте, Капитан, вы сами-то верите в то, о чем здесь толкуете?
– Да, поведение Адели и Хэзел доказывает обратное. И все же, по-моему, должно быть так, а не иначе. В ответ на то, что казалось мне несправедливостью, я и совершил подлость.
– Слава богу, наконец-то я слышу от вас, что это подлость.
– Это не значит, что мне за нее стыдно. Как я могу испытывать угрызения совести, если мне дважды было даровано величайшее в жизни счастье?
– А самоубийство Адели? Оно не мешает вам спокойно спать?
– Признаюсь вам откровенно: ее самоубийство терзало мне сердце целых пятнадцать лет. Пятнадцать лет мук и отчаяния.
– Почему же только пятнадцать? Что же такое произошло через пятнадцать лет, что положило конец вашим мучениям?
– Вы могли бы догадаться: я встретил Хэзел.
– Ну, уж это ни в какие ворота не лезет! Новое преступление, искупающее прежние грехи? Что за бред, объясните мне, как такое возможно?
– Признаю, здесь есть какая-то тайна. Попробую рассказать вам, как свершилось это чудо. Произошло это в январе восемнадцатого года. Случай – или, может быть, судьба – в тот день направил меня к моему нотариусу, который живет в Танше, недалеко от Нё. К моему великому изумлению, оказалось, что этот городишко превратился в полевой госпиталь или, вернее сказать, в лагерь обреченных: после недавней череды особенно свирепых воздушных налетов в Танше ступить было некуда от изувеченных тел. Мертвые и умирающие лежали вперемешку. Я был потрясен: на Мертвом Пределе я жил, замкнувшись в своем горе. Ни один солдат не заезжал на мой остров, и война меня, можно сказать, не коснулась, лишь иногда я слышал ее далекое эхо. Я не осознавал размаха и ужаса этой бойни, а тут внезапно она была явлена мне во всей своей чудовищной реальности. Пока я, остолбенев, смотрел на это кровопролитие, прибежали санитары с носилками и положили на землю подле меня накрытое простыней тело – еще одно среди множества других.
– Хэзел?
– А вы как думаете? Я было решил, что это очередной мертвец, но тут санитар сказал медбратьям: «Она еще жива. Родители погибли на месте». Так я узнал, что это девушка и что она круглая сирота.
– Вы любите круглых сирот, не так ли?
– Что хорошо с круглыми сиротами – не приходится терпеть ни тестя, ни тещу. Меня вдруг разобрало любопытство: какая она? Сколько ей лет? Я наклонился над телом и приподнял простыню. Это был шок. Вы сами знаете, какое потрясение испытываешь, внезапно увидев такое лицо. Совсем непохожая на Адель, Хэзел была отмечена той же печатью высшей и совершенной прелести.
– Это верно: даже выражение такое же – насколько я могу судить по фотографии.
– Казалось, я находился посреди картины Иеронима Босха: со всех сторон мерзость, ужас, страдание, смерть – и вдруг посреди всего этого островок первозданной чистоты. Красота в окружении скверны. Хэзел растерянно озиралась, словно пытаясь понять, не в аду ли она. Потом ее испытующий взгляд остановился на мне. «Вы мертвый или живой?» – прозвучал нежный, как журчание родника, голосок. Отменный вопрос, самый подходящий для меня. Я не раздумывал ни секунды: подхватил ее на руки и скрылся в своем автомобиле. Сама Смерть не поступила бы иначе. И я уехал, увозя с собой найденное сокровище.
– Так просто?
– Да. Никто этого не заметил. Знаете, раненым больше, раненым меньше, санитарам было не до того. Я даже оказал им услугу, потому что рук не хватало на такое количество умирающих.
– А зачем ее накрыли простыней? Обычно так делают с мертвецами или тяжелоранеными.
– Не знаю. Может быть, чтобы она не увидела трупы родителей. Одно могу сказать: тот, кто накрыл ее, мне чертовски удружил. Ведь если бы санитары хоть раз взглянули на ее лицо, они бы его не забыли.
– А в Нё тоже никто не заметил, как вы садились на катер?
– Нет. Я оставил автомобиль у пристани – она была пуста – и перенес ее на судно, будто мешок яблок. Море надежнее любых стен, когда надо кого-то спрятать.
– Как в замке Иф?
– Здесь не тюрьма. Хэзел вольна уйти, если захочет.
– Ваша ложь крепче любой тюрьмы. Из-за вас Хэзел живет узницей в себе самой. Она скорее умрет, чем уйдет. Знаете, что меня поражает? Вы ищете любовь, как стервятник пищу: где беда, вы тут как тут, кружите, подстерегаете. Высмотрите лакомый кусочек, схватите и летите подальше с добычей в когтях.