Гильдия. Трилогия
Шрифт:
– Др-рянь, – с чувством сказал Охотник.
– Если назревает драка, – с энтузиазмом начал Киджар, – то я сегодня не на службе и могу со всем удовольствием...
– Не будет драки. На лепешку с медом спорю – не будет! Мы с ним потолковали в «Счастливом путнике» и очень, очень хорошо друг друга поняли.
– И теперь он издали любит тебя робкой, застенчивой любовью?
– Вот именно. Эта рыжая уберется когда-нибудь? Не женщина, а набор костей!
– Это ты зря. Она, конечно, не Черная Азалия, но терпеть вполне можно. Ее Клюквочкой прозвали – интересно,
– Наверно, потому, что ей самое место на болоте, – мрачно предположил Шенги.
– Ну, зачем так сурово! Может, потому, что у нее вечно кислая мордашка... Во, уходит!
Не переставая вилять бедрами, девица медленно поднималась по лестнице.
– А что наверху? – заинтересовался Шенги.
– Каморки, где переодеваются красотки. И еще две комнаты, их хозяин сдает.
– Это если сговоришься с какой-нибудь девицей?
– Или из города кого приведешь. Чужую жену или... Во-во, слушай!
Сверху полилась нежная, трепещущая мелодия. По лестнице прошуршал узорчатый подол. Стройные босые ножки, мелькая в разрезе ткани, легко сбежали по ступенькам.
– Черная Азалия! – жарко выдохнул Киджар.
Посерьезнев, Охотник вгляделся в женщину... нет, в язык черного пламени, что полыхал на сцене! Как могут такие пышные формы сочетаться с легкостью и изяществом? Как может каждая линия быть такой мягкой и в то же время чистой, словно тут потрудился великий скульптор?
Глубокий, низкий, томный голос воцарился над звоном струн:
Ты, скупец, золотые монеты, как жизнь, бережешь, Но взгляни мне в глаза – и свои сундуки распахнешь! Дали имя цветка мне – душа моя с этим согласна, Погляди на меня – и увидишь, что это не ложь. Лепестки моих губ приоткрылись так пылко и страстно, Небывалые ласки сулит их невольная дрожь. Я серебряный кубок наполню вином темно-красным. Подойди, припади – и блаженство, мой друг, обретешь. Как ручная газель в цветнике, я нежна и прекрасна. Уходи и попробуй забыть – но обратно придешь!Восхитительный голос смолк. Струны еще вели мелодию, но их осиротевший звон казался неприятным дребезжанием. Урихо и его дружки разразились восторженными криками, к ним присоединились старик и толстяк. Только пьяный, вконец раскиснув, не поднял на певицу глаз.
Красавица оглядела зал и легко спрыгнула на мраморные плиты пола. Возвышение не осталось пустым – по лестнице спускалась бронзовокожая толстуха с невероятным количеством браслетов и цепочек и в не заслуживающих упоминания лоскутах парчи.
Черная Азалия, увернувшись от объятий старика, темной бабочкой порхнула через зал. Не успел Шенги удивиться, как обнаружил, что рядом с ним в «клетушке» на ковре сидит смуглое чудо с огромными смеющимися глазами.
– Ты – Совиная Лапа? – без
– Ты – Черная Азалия? – в тон ей отозвался Охотник. – Та, про которую по всему городу ходят сплетни?
Певица фыркнула, как смешливая девчонка.
– А я – Киджар Деревянный Нож, – попытался наемник привлечь внимание красавицы. – Десятник стражи.
Певица не оглянулась. Черные миндалевидные глаза, загадочно мерцая, не отрывались от глаз Шенги.
– Я знаю балладу о тебе, Совиная Лапа. Хочешь спою? Обожаю Подгорных Охотников!
И всем телом подалась к мужчине. Вот-вот выскользнет из узорчатого платья!
Кто тут не потерял бы головы? А вот нашелся один! Мелькнувшее воспоминание разом охладило Шенги.
– Знаю, – спокойно, почти приветливо ответил он. – Но некоторые из них платят тебе не золотом, а кровью.
В глазах певицы мелькнуло недоумение. Затем она вздрогнула, побледнела.
– Зачем ты мне об этом напоминаешь? Да еще так, словно я в чем-то виновата! Разве я отвечаю за всех сумасшедших в городе? Не помню даже имени этого приезжего, только тяжелый взгляд...
– Чингир Луговой Ручей из Семейства Шагутар, – подсказал десятник, но красавица упорно не желала его замечать.
– Вот противника его помню хорошо. Такой милый юноша, такой щедрый! Авимет Светлый Шелк, из богатого Рода... ах, какой славный мальчик! Это был такой ужас! У обоих ножи, оба вцепились друг в друга, да так, что и мертвых не растащить было! – Черная Азалия махнула рукой в серебряных кольцах, отгоняя воспоминание, и сказала уже без волнения, с легкой брезгливостью: – Весь ковер в моей комнате кровью залили! – Певица вдруг засветилась детской, наивной гордостью и уточнила: – Я не сплю, где остальные девочки, у меня своя комната! Я ведь не рабыня!
– Вольноотпущенница, – уточнил Киджар, задетый ее невниманием.
Женщина впервые соизволила обернуться к нему. И уж взглянула так взглянула! Такого взгляда могла бы удостоиться шелудивая шавка, начавшая вычесывать блох в опасной близости от платья Азалии. Десятник поспешно уставился на сцену, где коричневая толстуха вызванивала своими браслетами и цепочками замысловатый ритм.
А красавица вновь расцвела навстречу Шенги:
– Забудем о печальном! Как тебе понравилась моя песня?
– Ты, госпожа моя, слишком хороша для этого убогого игорного дома, – отделался Шенги вежливой фразой, про себя удивляясь двойственному чувству, которое испытывал.
– Знаю, – спокойно сказала красавица. – Я отлично пою. И еще лучше танцую. Но главный мой талант не в этом.
Она сделала неуловимое движение и оказалась рядом с Шенги так близко, что пышная горячая грудь коснулась плеча полулежащего на подушке Охотника. Шенги ощутил сладкое дыхание.
– Мой талант, – томно вздохнула Азалия, – делать мужчин счастливыми. О, это высокое искусство! Каждый понимает счастье по-своему, а я сумею угодить каждому! Вот ты, Совиная Лапа, что считаешь высшим блаженством на свете?