Гильотина для госпитальера
Шрифт:
Сержант, нервно мерявший шагами комнату, глянул на часы и раздражённо заметил:
— Он там уже полчаса торчит!
— Не беспокой его, — ответил капитан. — Не каждый день приходится вершить судьбы мира.
Ещё через пятнадцать минут сержант с тревогой сказал:
— Надо взглянуть, не отдал ли он там концы? Полицейский осторожно приоткрыл дверь и шагнул в комнату. И тут же донёсся его сдавленный вскрик:
— Капитан, идите сюда!
Капитан, схватив бластер, кинулся на зов. Он был готов к любым неожиданностям, но только не к тому, что предстало перед его взором.
Сомус
— Чёрт возьми, что это такое? — воскликнул капитан.
— Он зарядил наркопрограмму. Вместо того чтобы голосовать…
— Чёрт побери! Теперь он считается невменяемым, подлежит лечению в клинике и голосовать не имеет права…
Браконьеры
— Лаврушин, ты маньяк, — вновь занудил Степан, поправляя тяжёлый рюкзак на своём мощном борцовском плече. — Зачем ты заволок меня в эти заросли?
Спор этот длился уже три дня и обещал продлиться ещё минимум двое суток — как раз запланированное время похода.
— Повторяю для непонятливых, — кинул Лаврушин, худосочный очкарик лет тридцати с подслеповатыми глазами и топорщащимися усиками. — Тебе нужна была перемена обстановки. Ты зачах в лаборатории за компьютером. И вообще — ты проклятый городской мутант, взросший на выхлопных газах и заводских выбросах.
Тебе нужен кусок дикой природы, пара десятков километров в день через бурелом и свежий воздух. Возражения?
— Если б я знал… — вздохнул Степан, перекладывая рюкзак на другое плечо.
— По таким болотам Сусанин поляков не гонял.
— Посмотри, какая красота, — Лаврушин остановился и вздохнул полной грудью, оглядываясь. — Первозданная природа.
Чаща была ничего себе — нетронутая, глухая. Великаны деревья с покрытыми мхом стволами врастали в почву могучими корнями. Везде попадались истлевшие коряги, и лицо Степана с отвращением кривилось, когда сапог утопал в их трухлявости. Было полно грибов, в основном — породистые поганки на тонких ножках. Ломиться через чащу было нелегко. А тут как раз пошли овраги.
— В таких краях стоят избушки на курьих ножках, — воодушевлённо произнёс Лаврушин. — Именно здесь лешие чувствуют себя привольно. И при призрачном лунном свете плещутся в озёрах русалки.
— Нам только нечисти и недоставало. Нет, ты мне скажи, стоило лететь три часа на самолёте, чтобы топтать эти коряги? Да ещё не сегодня-завтра приблудный медведь задерёт, если перед этим зеки беглые не попадутся или браконьеры не подстрелят.
— Нытик ты. И пессимист.
— А я и не скрываю, — пожал плечами Степан, и рюкзак сполз на землю, ударив его по ноге. — Не-ет, — застонав от боли, прошипел он. — На все красоты теперь — только из окна туравтобуса. За лесом — в Сокольники. За зверем — в Московский Зоопарк!
— Злыдень. Держать зверей в зоопарке негуманно.
— Кто бы говорил о гуманности, садист ты… К чёрту все эти заповедники!
Ненавижу!
— Кстати, есть теория, что Земля — тоже своеобразный космический заповедник. Высшие цивилизации оставили её, как кусок
— Кандидат наук Лаврушин на любимом коньке по имени аномалыцина. Бред!
Пошли дальше, Сусанин…
Степан поднял рюкзак, сделал шаг вперёд, и…
Сначала послышался разбойничий посвист. Потом — сухой щелчок. Блеснула молния и врезала по мшистому стволу дерева в двух метрах от Степана.
Друзья застыли на миг в изумлении. И тут зазвучало залихватское: «У-люлю!» Лаврушин резко обернулся и ощутил, как ноги его слабеют, а голову наполняет какой-то туман. Ведь то, что он видел, просто не могло быть на самом деле. Из-за кустов выглядывал ПРИШЕЛЕЦ!
В том, что это именно пришелец, сомнений было немного. Огромные уши существо будто позаимствовало у Чебурашки. Лицо тоже вышло из-под карандаша пьяного мультипликатора. Двумя руками оно придерживало солнцезащитные очки, спадающие со здоровенного носа-картошки. Две оставшихся руки по-ковбойски стискивали рукоятку предмета, весьма напоминавшего пистолет.
«В научно-фантастических романах это называется бластер», — мелькнуло в голове Лаврушина. Следующая мысль-порыв была проста и понятна — надо сматываться!
Он сиганул вперёд, будто прыгал в бассейн, оцарапал руку о корягу, чудом ничего не сломал, вскочил и увидел, как блеснувший луч впился в замершего Степана. Тот повалился на землю. У Лаврушина сердце сжала холодная рука. Он не мог поверить, что его друг погиб. Но убиваться по этому поводу не было времени.
Лаврушин прыгнул в овраг. Перекатился через голову. Поднялся на ноги, опять упал. Перед глазами мелькнула ослепительная молния. Он отпрянул, бросился в другую сторону, но опять мелькнула молния. Его будто гнали по низу оврага.
Он, спотыкаясь, побежал вперёд. Затылком ощущал на себе чужие холодные взгляды. Он ждал, что из-за деревьев блеснёт молния. Под ногами хлюпала вода струящегося ручейка. Из-за дерева справа и сзади метрах в семидесяти возник ещё один четверорукий силуэт. Беззвучный выстрел ударил в трёх метрах перед Лаврушиным.
— Мазилы, — прохрипел беглец, пригибаясь.
Он оглянулся. Сзади метрах в ста маячили ещё трое пришельцев. Они тоже бежали по дну оврага, но достаточно неуклюже, так что расстояние увеличивалось.
Враги начали беспорядочную стрельбу, но или они действительно были мазилы-профессионалы, то ли оружие оставляло желать лучшего.
«Неужели оторвусь?» — подумал Лаврушин, напрягая силы. И почувствовал ледяную волну на затылке. Он понял, что появилось ещё НЕЧТО. И ему совершенно не хотелось знать, что же именно. Не хотелось оборачиваться. Но он обернулся. То, что он увидел, наполнило душу отчаянием.
Сверкая огненными призматическими глазами, его преследовало восьминогое чудовище. Ярко-жёлтая шкура была настолько гладкой, что, казалось, сделана из золота. Из огромной, как раскрытый чемодан, пасти высовывался длинный язык — он развевался как шарф. С неминуемой неизбежностью, как летящий снаряд, монстр настигал Лаврушина. За один прыжок он преодолевал десять-пятнадцать метров. И, как ни крути, Получалось, что от жертвы его отделяло шесть-семь прыжков.