Гиляровский
Шрифт:
В 1911 году Владимир Алексеевич, ему шел шестой десяток, впервые испугался за свое здоровье… Поводом для тревоги послужило воспаление легких. «Чувствую, что все может случиться, что я, наконец, могу сломаться, а надо было кое о чем подумать вперед».
Он послал за Валерием Брюсовым — и спустя час поэт явился.
— Дядя Гиляй! — воскликнул Брюсов. — Да разве степному орлу полагается хворать?
— Мне очень плохо, — отвечал тот. — Сегодня ночью уж я был на том свете. Если не перенесу — исполните мою огромную просьбу.
И попросил о посмертном издании своих работ.
Брюсов конечно же стал утешать приятеля — дескать, рано еще о смерти
Владимир Алексеевич был уже редким гостем на Хитровке. Годы давали знать свое — ему было приятнее пребывать в теплом и уютном помещении, в компании известных литераторов, актеров и других деятелей искусств. К примеру, в Литературно-художественном кружке.
Вот каким увидел Гиляровского в кружке в 1911 году поэт Владислав Ходасевич: «Нюхая табак и всех хлопая по плечу, всем говоря „ты“, походкой Тараса Бульбы, лысый и сивоусый, прохаживался милый старик Гиляровский, стараясь придать свирепое выражение добрейшему своему лицу».
Да, паренек, приставший к бурлакам, как-то незаметно превратился в старика. Увы, но это так.
А вот еще одно воспоминание, опять же о кружке и приблизительно того же времени — историка Н. Розанова: «Приятно было бывать в кружке по окончании театральных представлений и концертов, когда в большой зале раскрывались огромные столы для „железки“, вокруг которых собирались „присяжные заседатели“ этих столов — артисты и другие члены и посетители кружка. Яркое освещение, нарядные костюмы дам-"железнодорожниц" (так, „железнодорожниками“, называли игроков в карточную игру „железку“. —A.M.), которых было немалое количество, расставленные около карточных столов столики для ужинов и чая, суетящиеся официанты, толпы зрителей, а отчасти и участников игры, стоящие вокруг карточных столов, — все это представляло довольно оживленную живописную картину…
Толпа искателей счастья за железнодорожным столом состояла из людей всякого пола, возраста и состояния. Были тут и литераторы, и военные, и художники, и учителя, и адвокаты, и врачи, и коммерсанты, и провизоры, и немалое количество дам, по большей части, жен членов. Помню постоянного участника «железки» В. А. Гиляровского, или «дядю Гиляя», с его неизменной табакеркой, из которой он постоянно нюхал и других угощал душистым зельем. Игру он вел небольшую, за «серебряным столом», то есть тот, где ставки шли на рубли, а не на полуимпериалы, как бывало только на одном столе, за который садились только люди богатые. Играет, бывало, Владимир Алексеевич, а сам сыплет направо и налево шуточками, иногда уж слишком смелыми. Так, я слышал от него, когда к нему приходила девятка: «Ну, митрополит ощенился!» Да и другие его шуточки бывали часто слишком переперчены».
Правда, случалось, что Владимир Алексеевич оказывался жертвой карточной игры. Не проигравшим, а случайной жертвой. Тогда он брался за перо и мстил, как мог: «Место действия — храм искусства, название коему — „Литературно-художественный кружок“. Главным жрецом при храме состоит Валерий Брюсов. Народ — дантисты и фармацевты. Идет священнодействие.
Круглые столы. Ездит кругом, останавливаясь у каждого банкомета, ящик с 12 колодами. Кругом публика «понтирует» стоя. Груды денег переходят из рук в руки.
— Продается банк за 400 рублей.
— Покупаю! — и бритый брюнет покупает. Ему покрывают сполна. Он дает карту и проигрывает.
Вынимает бумажник… Чековую книжку…
— Потрудитесь заплатить за меня — я вам дам чек… — обращается к соседу, ставившему половину. — Вам все равно чек? Завтра в банке
— Пожалуйста!..
Расплачивается… Берет чек.
И на другой день заявляет старшинам литературно-художественного клуба, что чек был «холостой»: в банке сказали, что текущий счет… был, да весь вышел!
Совет кружка запретил вход артисту. Чековый автограф остался на память владельцу».
Исследователи Москвы В. Руга и А. Кокарев считают, что облапошенным владельцем чека стал не кто-нибудь, а сам Владимир Алексеевич. И, зная о том, что наш герой неоднократно в качестве «горячих тем» для фельетонов использовал собственные бытовые неурядицы, у нас нет повода не согласиться с этим предположением.
Литературно-художественный кружок — столь же излюбленное место Гиляровского, сколь и «Среда». Следовательно, ему тоже надо уделить место.
«Кружок» открыт был в 1899 году на Большой Дмитровке, на месте нынешнего дома № 10. Актер Сумбатов-Южин так писал о нем: «В течение трех лет шли подготовительные работы по учреждению в Москве литературно-художественного кружка, где бы могли чувствовать себя „дома“ разбросанные по разным редакциям, театрам, консерваториям, студиям, частным кружкам, меблированным нумерам и т.п. лица, представляющие в настоящее время литературу и искусство в Москве. Если признать, что всякое живое дело требует для своего развития и совершенствования общения между собой его работников, то нельзя не удивляться, как могли литература, журналистика, театр, живопись, музыка в Москве так долго обходиться без малейшего намека на объединяющее их учреждение».
И наконец-то все было готово. Один из участников той церемонии, Николай Телешов, так описывал это учреждение: «Оно состояло из большого квадратного зала, из узкой и длинной столовой, переделанной из бывшей оранжереи, и еще из одной комнаты в подвале, где был устроен буфет и в стену было вставлено дно огромной дубовой бочки, высотой до потолка, с крупной надписью: „in pivo Veritas“ — шуточный перифраз известной русской поговорки об „истине“».
А Владимир Гиляровский восхищался: «Роскошные гостиные, мягкая мебель, отдельные столики, уголки с трельяжами, камины, ковры, концертный рояль… Уютно, интимно… Эта интимность Кружка и была привлекательна. Приходили сюда отдыхать, набираться сил и вдохновения, обменяться впечатлениями и переживать счастливые минуты, слушая и созерцая таланты в этой не похожей на клубную обстановке. Здесь каждый участвующий не знал за минуту, что он будет выступать. Под впечатлением общего настроения, наэлектризованный предыдущим исполнителем, поднимался кто-нибудь из присутствовавших и читал или монолог, или стихи из-за своего столика, а если певец или музыкант — подходил к роялю. Молодой еще, застенчивый и скромный, пробирался аккуратненько между столиками Шаляпин, и его бархатный молодой бас гремел:
Люди гибнут за металл…
Потом чаровал нежный тенор Собинова. А за ними вставали другие, великие тех дней.
Звучала музыка известных тогда музыкантов… Скрябин, Игумнов, Корещенко…
От музыки Корещенки Подохли на дворе щенки, —сострил раз кто-то, но это не мешало всем восторгаться талантом юного композитора-пианиста».
Впрочем, вскоре кружок обосновался на Большой Дмитровке, в доме под № 15. Это здание с дореволюционных пор почти что не менялось. То есть дом был реконструирован, даже надстроен — как же в двадцатом столетии без этого-то? Но в общем его облик сохранился. Тут нет ни манящей рекламы, ни обманчиво ярких витрин. И ограда существует, даже запирается.