Гильзы в золе: Глазами следователя
Шрифт:
Клюев ушел из милиции, окруженный гурьбой воспитанников.
Татьяна и сын стояли за оградой школы. Борис вышел проводить мать.
— Учись, сынок. Специальность дадут и человеком станешь. А мы с Володей проведывать будем. Ты у нас в семье — мужчина.
Татьяна поцеловала его и хотела перекрестить. Но неожиданно для себя удержала руку.
Солнце стояло уже высоко. Наступал день.
МАТЬ И ДОЧЬ
В
В молодости Елена Мымрикова работала официанткой. Ее стройная фигура в крохотном белом передничке притягивала к себе десятки мужских взглядов. Она знала посетителей, которые обедали в ресторане, чтобы только увидеть ее. Постояннее других был один из командированных, живший уже около месяца наверху, в гостинице. Он не досаждал ей приставаниями, не писал записок, как другие клиенты, не назначал свиданий, но Мымрикова видела, что он ходит в ресторан ради нее.
Встретились они случайно. Елена шла к портнихе, приезжий спешил куда-то на завод по делам.
Знакомый остался в ее памяти порядочным человеком. Мымрикова во всем винила только себя. Уезжая из города, он оставил ей свой московский адрес, откуда-то из Сибири выслал крупную сумму и часто писал из разных городов. Но Елена увлеклась аккордеонистом из ресторанного джаза. Тот был на семь лет моложе московского знакомого. Лето пролетело, как один день.
Она спохватилась слишком поздно.
Когда родилась дочь, Мымрикова уже не представляла себе жизни без нее. Елена снимала частную квартиру, и ее мечтою стало приобрести собственный угол. Если раньше рублевки и трехрублевки, которые она вечером приносила домой, уходили так же легко, как и доставались, то теперь она их упорно копила. Как только жестяная банка из-под конфет оказывалась полной мятых бумажек, Мымрикова относила деньги на книжку. Тут были не только чаевые. Захмелевшие клиенты не всегда следили за правильностью подсчета.
Кончилось тем, что Мымрикову вызвал однажды директор и предложил подать заявление об уходе. Чтобы не портить трудовой книжки неприятной записью, она последовала его совету.
С тех пор Елена работала лоточницей на центральном рынке. Получала от выручки. Если попадался ходовой товар, заработок бывал сносным. Копить Мымрикова продолжала. Цель ее — приобрести полдома в тихом переулке — приблизилась к своему осуществлению неожиданно. Со своей тележкой Елена обычно стояла у входа в здание, где располагался склад продбазы. Кладовщик Прохончук, крупный мужчина с красным лицом и с фигурой циркового борца, глядя на бойкую лоточницу, сказал однажды:
— А тебе сколько ни дай, все продашь.
Через неделю он предложил Мымриковой сбыть без накладной ящик лимонов. Деньги она ему возвратила в тот же день. Из них Прохончук дал Елене Андреевне
Домик был тихий, просторный с деревянными крыльями ставен. Он стоял у подошвы почти отвесного бугра. Весной, когда сверху гремел по булыжному желобу ручей, Светлана пускала с мальчиками корабли. Вечерами наверху пламенело окнами огромное здание. На большой дом девочка глядела с любопытством и грустью. За ним начинался огромный и интересный мир.
Когда Светлана подросла, она стала ходить на бугор. В большом доме на горе помешалась школа.
После семилетки Светлана поступила в техникум. Их домик казался ей теперь маленьким, приплюснутым, игрушечным, а жизнь в нем — неинтересной. Мать вставала рано, возвращалась в темноте. Чтобы скрасить одиночество, Светлана отдавалась чтению. Это сделалось ее любимым занятием. Книг у нее было два больших шкафа. Как мышь в норку, мать несла в дом свертки, пакеты, узлы. Она пребывала в постоянных хлопотах: бегала по комиссионным, ходила по портнихам, приглядывалась, приценивалась, покупала. Светлане шел восемнадцатый год.
Приходя из техникума, дочь делилась с матерью новостями. Как-то она с восторгом стала рассказывать Елене Андреевне о мальчишке, «от которого все девчонки без ума». Всеобщее уважение парень, по словам Светланы, снискал довольно странным образом.
Преподаватель алгебры вызвал одного за другим двух студентов, и оба не знали заданной теоремы.
— Может быть и вы, Грибанов, не успели заглянуть в учебник Новожилова? — спросил он третьего, макая перо в чернильницу и готовясь поставить очередную двойку.
— Не успел.
— Ах вот как!
— Но теорему докажу, — сказал неожиданно Грибанов.
Старик отложил перо и надел очки.
— Что ж, любезно вас прошу, — произнес он. — Люб-безнейше прошу. Итак, формула общего многочлена геометрической прогрессии.
С замиранием сердца Светлана следила за поединком. Парень то стучал мелом по доске, то стирал написанное, то задумывался и снова начинал писать. Когда буквенные обозначения начали лепиться у нижней планки огромной доски, девушка в волнении открыла учебник и стала сравнивать написанное с авторским решением. Восторгу ее не было границ. Решение было окольное, громоздкое, но верное. Старик поставил Грибанову три: среднее между пятеркой за смекалку и двойкой за прилежание. С тех пор имя юноши все чаще и чаще упоминалось в разговорах девушки с матерью. Наконец он и сам появился в их доме.
Это был угловатый парень с деревенским выговором, одетый в жалкий костюм. Из коротких рукавов торчали длинные худые кисти. Он был молчалив и несмел. Рядом с красивой, элегантно одетой Светланой он казался Елене Андреевне неразвитым и убогим. И тем неприятнее матери было видеть, что дочь потеряла от него голову. Парень тоже увлекся девушкой. В общежитии он удивил всех тем, что забросил свои математические книжки и отправился вместе с другими разгружать вагоны. Через месяц на нем увидели дешевенький, но приличный костюм.