Гимгилимы-2: С надеждой на возвращение!
Шрифт:
– Разрешения охотиться в Голубой долине я попросил, – постарался вывернуться следопыт.
«Не поверит старый колдун в такие сказки», – подумал он.
И колдун не поверил.
– Я сомневаюсь в сильно этом, – проговорил он, скобля узловатым длинным пальцем костлявый подбородок. – Голубой в боги сами запретили долине охоту обречён и всякий запрет нарушивший. Не никто богов кроме дать может охоту в на Голубой разрешения тебе а никудышный дадут не они. Такое прискорбно слышать мне.
И, недовольно косоглазя, колдун прошел в вождедом.
Теперь Михудор перезаряжал винтовку сноровистее прежнего. Гумбалдун по обыкновению дрых. Все два дня он только и делал, что наслаждался временной вседозволенностью: пил и дрых.
– Могут появиться трудности, – сказал Ретрублен. – Явился Косоглазый.
– Этот их самогонный колдун? – вспомнил Михудор.
– Успехи делаешь, – одобрил охотник. – Он самый. Вылез из своей пещеры и сразу к вождю.
– А с чего Косоглазому нам мешать?
– А с того, что Косоглазый фанатик и яро чтит богов. Рецепт самогона для него дороже любых трофеев и любой жизни, за исключением собственной. Конечно, он будет против того, чтобы вождь делился с нами рецептом священного напитка. Сошлётся на богов и напорочит бед, которые обрушатся на медьебнов, если вождь пойдет на поводу у никудышных из никудышных земель.
– Не одно так другое, – разозлился Михудор.
– Поглядим, что Косоглазый предпримет. Вождь-то на нашей стороне.
Показав пасть в зевке, Гумбалдун хрипло сообщил:
– В глотке пересохло.
– Водички попей, – предложил Ретрублен.
– Воду по утрам пьют только зануды, – презрительно бросил ветеран скотобойни, – оттого недовольные и постоянно бубнят.
Гумбалдун принялся искать самогон. Лишь в одной бутылке плескались жалкие остатки. Неудовлетворенный ветеран скотобойни отбросил опустошенный сосуд.
– Еще и жрать нечего, – посетовал он, заглянув в казан.
– Конечно, нечего, – подтвердил Ретрублен. – Ты в одну харю сожрал половину приготовленного подкоренника, а твои рыжие кореша сожрали вторую половину.
– Трепло, – парировал Гумбалдун. – Пожрать приготовить надо.
– Ретруб, а может, на охоту? На птичек? – предложил Михудор. – Свежего мясичишка добудем. Я в стрельбе поупражняюсь.
– Пострелять тебе надо, – одобрил Ретрублен. – Может, хоть дерево подстрелить сумеешь.
После недолгой перебранки Гумбалдун и Ретрублен сошлись во мнении, что Михудор должен упражняться в стрельбе по вислобрюхам. С конца лета эти крупные птицы к зиме старательно жирели, до отвала объедаясь мясистыми древесными жуками и дикими червями. Осенью вислобрюхов, кроме еды, мало что волнует, поэтому они становятся лёгкой добычей, тем самым помогая подготовиться к зиме другим.
Если спугнуть кормящуюся стайку, птицы, бестолково покрутившись в воздухе, возвращаются на место кормёжки. В полёте отъевшиеся вислобрюхи ловки и быстры, как дирижабли, и лучшей цели для начинающего стрелка не найти. Естественно, землянин обязан подбить именно летящую птицу, поскольку попасть в вислобрюха, сидящего на ветке, немногим сложнее, чем попасть галькой в землю.
Следопыт рассказал, как кругов двадцать назад гимгилимские фермеры страдали от нашествия этих обжор. Непуганые птицы резонно сочли ухоженных тепличных червей вкуснее диких. Защищая хозяйство, фермеры начали заменять парниковую плёнку стеклом.
– Как орал Дутум, – злорадно ухмыльнулся Ретрублен, – когда его драгоценная гусеничная ферма поутру превратилась в птичник. Как он орал… Гусениц у него было много, все жирные, мясистые. Вислобрюхи так объелись, что некоторые из них не могли взлететь. Пока Дутум бегал по Гимгилимам и каждому встречному обещал застрелиться, его жена кухонными ножницами перебила птиц и продала их на рынке.
– А сейчас не одолевают вислобрюхи? – спросил Михудор.
– Потом их начали отстреливать. Так начали, что в окрестностях Гимгилимов ни одного вислобрюха не осталось.
– А меня сам горовождь представил к награде за неоценимый вклад в уничтожении птиц! – с гордостью заметил Гумбалдун. – Во время Фермерской ярмарки он прямо на трибуне вручил мне особую медаль "За отвагу в деле истребления пернатых вредителей".
– Не гони, – возразил Ретрублен. – Никакими медалями он тебя не награждал. Но помощь твоя была неоценима, это верно. И благодарность от властей ты получил, денежную, которую благополучно пропил.
– Пропил или нет, это никого не касается. Зато по числу убитых вислобрюхов обошёл всех, даже некого зазнавшегося следопыта.
– Обошёл, потому что некий зазнавшийся следопыт не принимал в этом участия. Тратил бы я время на глупости, если нормальной охотой могу заработать раз в десять больше, – ответил следопыт.
– Разумно, – согласился Михудор.
– Конечно. Вот и птички.
Вислобрюхи облюбовали ветви кряжистых деревьев на участке редколесья. Среди листьев мелькали их чёрные тушки и белоснежные крылья. Занятые поглощением насекомых, глухо урчащие вислобрюхи охотников не замечали.
Гумбалдун истошно заорал, – его крик наполняло безудержное счастье, – и выстрелил. Птицы, за исключением подбитой, взвились в воздух и, оглушительно и монотонно улюлюкая, стали нарезать круги. Ретрублен подстрелил второго вислобрюха. Михудор последовал его примеру. И промахнулся. Землянин привычно зарядил винтовку, но понял, что попасть в мечущихся от страха вислобрюхов у него не получится. Он сомневался, что на это способен даже мясник войны. Гумбалдун развеял сомнения одним выстрелом.
– Тихо, – сказал Ретрублен, – пусть угомонятся.
Минут через десять птицы успокоились и вернулись к трапезе. Гумбалдуна, подкравшегося забрать добычу, они вообще проигнорировали.
Вислобрюхи не зря получили свое имя. Брюхо являлось самой выдающейся частью их тела: ближе к зиме круглое и плотное, а после зимы вислое и пустое, как плод медьебнского любовника после страстной ночи.
– Неплохое бы вышло чучело, – сказал Михудор.
– Зачем тебе чучело? – спросил Ретрублен.