Гимгилимы-2: С надеждой на возвращение!
Шрифт:
У племени Камнеголового причин для гордости хватало. Тут и уникальная жёлтая маска вождя. И гениальный колдун, неустанно побеждающий на соревнованиях варщиков. И Камнеголовый, одарённый алкоголик, тоже без устали побеждающий. Ещё и Ретрублен, зелёный охотник из никудышных земель. Ретрублен по негласному договору между ним и вождём добывал для межплеменных состязаний головы хищников взамен на уважение к себе и самогон, который продавал в Гимгилимах и Язде.
А вот поводом для огорчения были чрезмерные возлияния. Обычно для поклонения избирали нескольких идолов. Однако в посёлке Камнеголового чтили всех богов без разбору, думая, что если позабыть кого, то позабытые обрушат на деревню божественную месть. В результате получилось так, что племя, чаще всех побеждающее и владеющее обширными землями и лесами, благодаря почти непрерывному пьянству не может как следует распорядиться своим богатством и ведёт разгульный образ жизни. Нет, племя не голодает или в чём-то нуждается, но и развития никакого нет.
Многие медьебны Камнеголового уважали его за ревностное отношение к традициям, полагая, что в традициях и есть их сила. Но многие и осуждали, считая, что сами традиции для вождя важнее благополучия племени. Осуждающие больше ценили употребление самогона, как истинное почитание богов, и чтили Косоглазого, равного которому по искусству варки самогона не было и вряд ли будет.
То и дело моросил дождь и налетал холодный порывистый ветер. Михудор маялся от ничегонеделанья, Гумбалдун втихаря напивался, а Ретрублен имел удивительную способность не скучать и в отсутствие какого-либо занятия. Его выдержка закалилась в охотничьих вылазках, когда многие часы проводились в засаде. Михудор, по натуре человек активный, с трудом переносил безделье. Чтобы отвлечься, он расспрашивал Ретрублена о кирпично-коричневых, и тот рассказывал всё, что знал.
Ещё Михудор думал о баре. Он понимал, что для привлечения клиентов необходимо выделяться. Владельцы питейных вешали на фасады незамысловатые вывески, может, малевали у входа картинку с забавной надписью. Некоторые поначалу даже заботились о качестве выпивки и закуски, чтобы приучить народ заглядывать именно к ним. Внутри же питейные выглядели похожими одна на другое. Вот на этом и надо сыграть. Обшить стены чем-нибудь запоминающимся и приятным, огромный аквариум с рыбками установить. Можно по выходным рыбьи драки устраивать. Назову шоу… «Рыбьи драки»… «Чешуйчатые бои». Муслины любят, когда про чешую. Буду ставки принимать – дополнительный заработок опять же. С горовождём и начальником полиции договорюсь. Обоих видел, оба дурака напыщенных, но деньги любят, деньги они уважают. Иметь дело с дураком, любящим деньги, всегда удобно. Вот если дурак принципиальный и денег не берёт, таких лучше обходить. Они как псы сторожевые: у самих мозгов не хватает дельное придумать и другим ходу не дают. А если умный и не берёт взяток? Нет, если умный, то тем более берёт, по-другому никак. Если умный, то должен понимать, что лучше жить со всеми в согласии, а не на принципы идти… Вот размечтался! С пустожадами бы разобраться для начала.
Иногда в палатку просовывалась рыжеволосая морда. Она жадно разглядывала диковинки вроде рюкзаков, винтовок, белого с волосатой губой и спрашивала всякую ерунду вроде: «Дык мэк бэк?». Гумбалдун замахивался какой-нибудь «диковинкой» и морда с ворчанием исчезала.
– Что, старый хрен, неприкосновенностью пользуешься? – веселился Ретруб.
– Мне их кирпичные морды хуже твоей надоели.
– Морды надоели, а самогон выпрашиваешь.
– Но самогон-то не надоел.
У костра, несмотря на мелкий дождик и холодный ветер, собралась кучка медьебнов. Благо от непогоды защищали навес и забор. Аборигены рычали и кричали. Михудору, который, по настоянию следопыта, тренировался как можно быстрее досылать патрон в обойму, гвалт действовал на нервы.
– И чего разорались? – раздраженно воскликнул Михудор.
– Спорят, кого вождь возьмет на охоту.
– Это такая честь? – Михудор, стараясь не обращать внимания на вопли, заряжал и разряжал винтовку. – Вместе бы шли, чего орать-то? Вместе веселей.
– Ага, честь, – хохотнул Ретрублен. – Вот только им путь богов дороже чести.
– Как понимать?
– На охоту можно идти только трезвым. Это и нас касается. – Ретрублен глянул на Гумбалдуна.
– Я когда трезвый, могу промахнуться, – заявил на это мясник.
– Тогда иди к вождю и заранее плюнь ему в маску. Медьебны считают охоту священной обязанностью перед богами и напиваются только после неё. Пить перед охотой – оскорблять богов. Не пить после – тоже оскорблять.
– А мы неприкосновенные и вне всяких богов, – упёрся Гумбалдун. – Мы выше богов.
– Смотри, не кувырнись с высоты-то своей и шею не сверни. Дело твое, но испытывать терпение Камнеголового или Косоглазого я бы не рискнул. Поднимут твою сморщенную плешивую башку на копье, розовыми лепестками украсят и пронесут через всю деревню под песнопения и бой барабанов. Я в пепельном саду, в склепе, горшочек с твоим именем поставлю. Вином буду поливать… по случаю.
Гумбалдун, недовольно бубня, выскользнул из палатки.
– Впрок решил напиться, – предположил Михудор.
– Или вождю в маску пошёл плевать, – добавил Ретрублен. – Не знаешь, сколько стоит пепельный цветок?
Вопли поутихли, Михудор вернулся к прерванному занятию. Ретрублен одобрительно кивнул и сказал, что у землянина есть шанс успеть зарядить обойму полностью, прежде чем ему в голову вцепится пустожад. Михудор, вдохновленный мрачной похвалой, продолжил тренировку и едва не выронил патроны, поскольку на улице грянул выстрел.
– Старый башмак, – спокойно сказал Ретрублен.
Михудор, отложив винтовку, поспешил наружу. Охотник, сунув руки в карманы, неторопливо последовал за ним.
Некоторые медьебны радостно скакали вокруг костра, другие испуганно стояли поодаль, а одному Гумбалдун устанавливал на голове глиняную посудину. На земле валялись осколки.
– Гум! – окрикнул Михудор. – Какого хрена выдумал?
Ветеран скотобойни, рисуясь и чеканя шаг, отошел от цели метров на пятнадцать.
– Ты спятил, Гум?! – крикнул Михудор.
– Да не ори ты, – сказал Ретрублен, скрестив руки на груди, – а то промахнется ещё.
– А если медьебна пристрелит?
– Плохо ему будет. Но Гум не промажет.
Мясник войны вскинул пистолет и выстрелил в своей манере, почти не целясь. Сосуд на голове медьебна разлетелся в куски. Кирпично-коричневый присел от испуга. Зрители возликовали. Медьебны верещали и гоготали, вставали на четвереньки и мотали рыжеволосыми бошками. Гумбалдун положил ствол шестизарядника на плечо, расставил ноги и картинно отхлебнул из бурдюка. Медьебны притащили к костру ещё одного сородича. Тот сопротивлялся, но его уговорили стоять смирно. Гумбалдун, не помня медьебнского, командовал жестами. Он указал на целый горшок пистолетом и пришлёпнул себя по макушке. Рыжеволосый, которому водворили на голову горшок, крепко зажмурился. Его толстые ноги дрожали.
– Ретруб, он сейчас пристрелит кого-нибудь! – прошипел Михудор.
– Этот помойный гриб почти никогда не промахивается.
– Почти?!
– Ну не могу же я признать, что он никогда не промахивается.
Но Михудор не стал испытывать судьбу. И когда Гумбалдун разнёс очередной горшок, вызвав новую волну медьебнского ликования, Михудор, скрутив ему руку, отнял пистолет, а подоспевший Ретрублен подхватил Гумбалдуна сзади за локти. Под дикарские вопли они втащили бранящегося мясника войны в палатку. В палатке Гум тут же перестал сопротивляться и весело поинтересовался: