Гимн Лейбовичу (Другой перевод)
Шрифт:
Короткая вспышка гнева сверкнула в глазах старика.
— Я думаю, настало время познакомить вас с нашим святым основателем, — проворчал он, указывая на деревянную статую в углу. — Он был, как и вы, ученым, но потом мир впал в безумие, и он укрылся в святилище. Он основал этот орден, чтобы сохранить то, что еще можно было сохранить из письменных документов последней цивилизации. Сохранить от чего и для чего? Посмотрите, на чем он стоит — видите, что было приготовлено для его костра? Книги! Вот как мало нужна была миру ваша наука тогда и еще столетия после этого. Он умер ради нас. Легенда гласит, что когда они облили его бензином, он попросил дать ему чашу с этой жидкостью. Они подумали,
124
Это воистину чаша крови моей (лат.)
— Пусть даже не преднамеренно — сказал ученый, — но по результатам это именно так. И те же побуждения, на которые вы намекаете, могут стать источником разрушения. Если вы будете беречь мудрость до тех пор, пока весь мир не станет мудрым, отец, то он никогда таким не станет.
— Я вижу, у нас нет взаимопонимания в самой основе! — сердито воскликнул аббат. — Служить в первую очередь богу или служить в первую очередь Ханегану — вот между чем вы должны выбирать.
— Тогда у меня совсем небольшой выбор, — ответил дон. — Не предложите ли вы мне трудиться для церкви?
В его голосе была явная насмешка.
22
Был четверг первой недели после праздника Всех Святых. Готовясь к отъезду, дон Таддео и его помощники приводили в подвале в порядок свои заметки и записи. Дон пленил своей речью небольшую монастырскую аудиторию и, когда приблизилось время отъезда, между ним и братьями преобладал дух дружелюбия. Дуговая лампа все еще с треском пылала под сводами, наполняя древнюю библиотеку резким бело-голубым светом, а измотанные послушники вертели динамомашину. Неопытность монаха-регулировщика, сидевшего на стремянке, приводила к тому, что свет постоянно мерцал. Этот монах сменил прежнего искусного оператора — того пришлось отправить в лазарет с мокрой повязкой на глазах.
Теперь дон Таддео говорил о своей работе не так сдержанно, как прежде: очевидно, он больше не беспокоился о теологическом истолковании таких спорных предметов, как преломление света или притязания дона Эзера Шона.
— Если гипотеза не бессмысленна, — говорил он, — ее необходимо подтвердить экспериментом. Я выдвинул эту гипотезу на основе некоторых новых… нет, лучше сказать, некоторых весьма старых математических методов, на которые нас навело изучение вашей Книги Памяти. Гипотеза эта предлагает более простое объяснение некоему оптическому явлению, но, говоря откровенно, я должен в первую очередь подумать о новом способе ее проверки. Это та область, в которой ваш брат Корнхауэр может мне сильно помочь.
Он с улыбкой кивнул на изобретателя и показал рисунок прибора.
— Что это такое? — спросил кто-то после некоторого замешательства.
— Это набор стеклянных пластин. Пучок солнечных лучей, падающий на пластины под углом, частично отражается, а частично проходит сквозь них. Мы установим набор пластин так, чтобы они направляли отраженный пучок
— Вместо этого можно отвергнуть катушку, — скромно предложил брат Корнхауэр. — Я не уверен, даст ли она достаточно сильный ток.
— А я уверен. У вас есть интуиция в таких вопросах. Я считаю, что намного легче разработать абстрактную теорию, чем придумать способ для ее экспериментальной проверки. А у вас есть замечательный дар видеть все в виде винтов, проводов и линз, в то время как я умею мыслить лишь абстрактными символами.
— Да, абстрактные идеи приходят мне в голову в последнюю очередь, дон Таддео.
— Мы составили бы неплохую пару, брат Корнхауэр. Я хотел бы, чтобы вы поработали у нас в Коллегиуме, хотя бы некоторое время. Как вы думаете, ваш аббат позволит вам уехать?
— Я не хотел бы делать поспешных предположений, — тихо пробормотал изобретатель.
Дон Таддео обратился к другим монахам:
— Я слышал о «братьях на чужбине». Разве не правда, что некоторые члены вашей общины временами работают в других местах?
— Очень немногие, дон Таддео, — ответил молодой священник. — Прежде орден поставлял клерков, писцов и секретарей белому духовенству и обоим дворам, как королевскому так и церковному. Но это было во времена самой суровой нужды и бедности ордена. Тогда братья, работающие на чужбине, не раз спасали остальных от голодной смерти. Но теперь в этом больше нет нужды, и делается это очень редко. Конечно, несколько наших братьев учатся сейчас в Новом Риме, но…
— Это именно тот случай! — воскликнул дон с внезапным энтузиазмом. — Я обеспечу для вас стипендию Коллегиума. Я уже говорил с вашим аббатом, и…
— Да? — спросил молодой монах.
— Ну… хотя мы и не пришли к соглашению по некоторым пунктам, я смог уяснить его точку зрения. Я подумал, что такая стипендия поможет улучшить наши отношения. Она будет выдаваться, конечно, в виде жалованья, и я уверен, что аббат найдет ему хорошее применение.
Брат Корнхауэр наклонил голову, но ничего не сказал.
— Ну вот! — Ученый рассмеялся. — Похоже, приглашение не обрадовало вас, брат.
— Я польщен, конечно. Но не мне решать такие вопросы.
— Понимаю. Но я и не подумаю просить вашего аббата, если это неприятно лично для вас.
Брат Корнхауэр заколебался.
— Мое призвание — религия, — ответил он наконец, — то есть жизнь в молитвах. И нашу работу мы также представляем себе как разновидность молитвы. Но это, — он показал в сторону динамомашины, — по-моему, скорее походит на игру. Однако, если дом Пауло пошлет меня…
— Вы с неохотой, но поедете, — раздраженно закончил ученый. — Я уверен, что смогу убедить Коллегиум посылать вашему аббатству не менее сотни золотых ханеганов за каждый год, что вы проведете с нами. Я… — Он умолк, чтобы посмотреть на реакцию собеседника. — Простите, я что-нибудь не так сказал?
Аббат остановился на лестнице и взглянул на людей в подвале. Несколько смущенных лиц повернулось к нему. Через несколько секунд и дон Таддео заметил присутствие аббата.
— Мы как раз говорили о вас, святой отец, — сказал он, приветливо кивнув ему. — Если вы слышали, то я, наверное, должен объяснить…