Гиперборей
Шрифт:
— Похоже на кладбище, где бродят тени мертвых!
Олег поморщился:
— Здесь не всегда были руины.
Ей почудился вызов, она сразу ощетинилась, сказала ядовито:
— Конечно, ты волхв, знаешь много. Может быть, даже сам помнишь, что здесь было?
Олег мерно отхлебывал обжигающий напиток, смотрел поверх чашки на сглаженные ветром и снегами камни, узнал потрескавшийся фундамент башни, что за тысячелетия превращается в обыкновенный каменный холм, и вдруг как наяву увидел огромный сверкающий город: замки с трепещущими на остроконечных крышах прапорцами, огромные дома-конюшни из обожженного кирпича, караван-сараи, дома для купцов, узрел огромную площадь, вымощенную
— Это был Экзампей, — ответил Олег после долгой паузы. — Стольный город... Если память не подводит.
— Рашкинцев? Или этих подгорников?
— Экзампей был столицей киммеров... Но строили не киммеры. Древний народ, неведомый нам...
— А куда делись киммеры?
— Растворились среди скифов, те их разбили.
— А скифы?
— Растворились среди славян, — ответил Олег. Он сунул ковшик в мешок. — Пора в путь.
Дорога змеилась между осевшими глыбами, многие уже превратились в обычные валуны, кое-где лишь угадывался былой порядок: стены, фундаменты... Иногда приходилось слезать и вести коней под уздцы — нынешние племена так и не удосужились за тысячу лет расчистить дорогу хотя бы для двух коней, идущих в ряд.
Солнце припекало. Группки деревьев попадались редко, и когда далеко на обрии зачернела полоска, даже кони ожили, чувствуя тень, воду, отдых.
Олег зачуял влагу задолго до того, как впереди показались высокие заросли камыша. Над головами замелькали стрекозы, садились на торчащие уши коней. Комары встретили тучей, зазвенели. Гульча начала отмахиваться обеими руками от слепней и оводов. Из зарослей осоки слышалось встревоженное утиное кряканье.
Болото открылось сонное, потянулось до самого леса. К воде вел хороший спуск, Гульча пустила коня вперед, со вздохом облегчения начала расстегивать пряжки на одежде. Олег прислушался, внезапно бросил резко:
— Назад!
Гульча коня остановила, но не повернула. Ее крупные глаза смотрели подозрительно, словно ожидая подвоха: то ли от озера, то ли от пещерника. Олег же медленно подъехал к кромке озера, всмотрелся в неподвижную темную воду, где на поверхности, как приклеенные, застыли широкие мясистые листья. Лягушки сидели в середке каждого листика огромные, похожие на зеленые пирамидки. У всех глаза были полузакрыты кожистыми пленками, а животы с чавканьем падали на влажную зелень, с усилием поднимались и снова освобожденно шлепались на листья.
Конь осторожно переступил, шагнул к воде. Гульча отпустила поводья, ее конь тоже начал приближаться к краю воды. Олегу показалось, что он уловил движение в темных глубинах, судорожно дернул поводья, вскрикнул сорванным голосом:
— Атас!
Его конь присел на круп — всадник раздирал рот удилами, — наконец повернулся и стрелой понесся от болота. Гульчачак начала разворачивать коня, донельзя перепуганная криком всегда такого бесстрашного пещерника. Вода вдруг взбурлила, из глубины со страшным ревом поднялась огромная, как вывороченный пень, голова: глаза — валуны, пасть распахнута, словно расщепленное бревно, зубы — с кинжал, блестят. Конь завизжал, дернулся — Гульча сломала ногти, пытаясь удержаться, — скакнул в сторону. Огромный зверь выбросил вперед голову на длинной толстой шее, страшные зубы ударили друг о друга совсем рядом с омертвевшей девушкой — хорошо, конь шарахнулся. Пасть распахнулась снова, огромные злобные глаза взглянули прямо в глаза Гульчи. Она похолодела и уже приготовилась умереть, но конь завизжал, как придушенный поросенок, ее тряхнуло, и вдруг она обнаружила, что лежит на шее бешено скачущего коня, прижимаясь к нему всем телом.
Потом ее снова едва не выбросило на землю: конь замер на скаку, словно налетел на стену. В страхе приоткрыла один глаз: пещерник держал за узду, лицо было мрачным, он часто оглядывался. В двух-трех сотнях шагов медленно погружалось в темную взбаламученную воду болотное чудище. Крупнее быка, на спине костяной панцирь, голова в костяных пластинках, рогах, шипах. Зверь выглядел старым, древним, но огромным и несокрушимым, как скала. Вода забурлила, из глубины всплыли потревоженные болотные листья — мокрые, в иле. Почти сразу начали выныривать лягушки, взбирались на листья, привычно застывали под лучами заходящего солнца.
— Что ты кричал? — спросила Гульча. — На каком языке?
— Не помню, — буркнул он. — В такой момент что угодно закричишь.
Кони трусили по широкой дуге вокруг болота, держась от воды подальше. Гульча посматривала искоса, порывалась что-то спрашивать — она всегда до макушки набита вопросами, — но Олег приказывал знаком молчать, с непроницаемым видом ехал дальше. Последний раз, когда видел такое чудище, скифы кричали ему: «Атас, атас!», и он запомнил эти крики, предупреждающие об опасности, но как ей доступно объяснить, не говоря правды, откуда он знает язык исчезнувшего народа?
Недалеко от темной стены леса пересекли следы большого стада туров. Олег посмотрел на отпечатки копыт, траву, усталую спутницу — решил, что безопаснее идти вслед за стадом. Вскоре увидал облако пыли, поднятое сотнями копыт, понял: три сотни быков с коровами и телятами, больных нет, телята послушно держатся в середке стада. Непослушных давно нет, пошли на корм волкам. Волки сейчас идут по следу, но теперь от разочарования готовы броситься друг на друга.
Их оказалась дюжина — матерые, крепкие, с поджатыми от голода животами. Идут третьи сутки за стадом — Олег прочел по следам и запаху, — задрали неосторожного теленка, но потеряли собрата — разъяренная мать успела вонзить рога, затем налетели осатанелые быки. Теперь волки рассчитывают, заметил для себя Олег, напасть на брюхатую корову. Тяжела, несет двойню, поранила ногу — отстала, часто ложится.
Олег покосился на побледневшую Гульчу. Волки бежали совсем близко, изредка показывали желтые клыки, рычали остерегающе. С волками вскоре установилось неустойчивое равновесие. На стадо напасть все же не так рискованно, как на всадников. Кони скачут быстрее туров, к тому же у крупного человека за плечами торчат стрелы, чьи жала кусают больно...
Две недели они ехали, не заезжая в веси. Наконец овес был съеден, на подножном корму кони отощали, в галоп уже не рвались — брели, понурив головы. Для себя и Гульчи Олег бил стрелами дичь — птицы часто вспархивали из-под копыт, дорогу то и дело перебегали жирные зайцы. Однако соли уже не было, кончились приправы. Гульча терпела молча, но лицо вытянулось, глаза ввалились.
Олег долго присматривался к весям, мимо которых двигались, наконец заехал в городище, где только теремов было около десятка, а домов лепилось на крутой горе видимо-невидимо, не считая землянок и хижин. К городищу со всех сторон стягивались дороги, а возле пристани колыхалось на волнах с десяток ладей, кочей, челнов, чаек.
— Здесь сбор полюдья, — объяснил он Гульче. — Вот те дома содержат для князя и его дружины.
— Я увижу полюдье? — спросила она с загоревшимися глазами. — Я так много слышала про этот странный обычай.