Гиперборей
Шрифт:
Олег ногой придвинул скамью, сел, глаза его цепко держались на Говарде:
— Меня мутит от отравленной еды.
— Обижаешь, — ответил Говард, губы его продолжали улыбаться, хотя в глазах уже появился холодный блеск. Он сел напротив, сказал нерешительно:
— Как я понял, мой посланец не сумел...
— Ему не следовало платить вперед.
— Он был лучшим, — ответил Говард. — Видишь, как рискованно быть купцом в наше время!
— Странными делами занимаются купцы. Говард, наши дороги никогда не скрещивались. У тебя
— Ты бы спросил хотя бы, почему !
— Знаю, — отмахнулся Олег. — С дураками связываться не желали, а смелый да рисковый ты один, кто не верит ни в сон, ни в чох, ни в гаданье на лопатке. Так?
— Угадал. Но насчет платы промахнулся. Деньгами не все измеряется. У меня самого златом и серебром сундуки набиты!
— Понятно. Кто заставил тебя?
— Я свободный купец. Мне велеть трудно.
Его глаза смеялись, и Олег напрягался, стараясь покраснеть, сверкал глазами. Пусть думает: разозлил, вывел из себя. Пусть тешится, полагая, что ничего не сказал, никого не выдал. Уже ясно, не состоит в тайном обществе, которое может велеть, сказал и то, что у загадочного противника есть оружие посильнее золота.
— Кто склонил тебя? Почему ты послал человека?
Говард развел руками, улыбка стала шире при тех же холодных глазах:
— Я чту торговые сделки. Если исполню свою часть, моим товарам откроется путь далеко... впрочем, пока не скажу.
— Почему? Все равно ты будешь мертв. Сегодня.
— Или ты, — напомнил Говард.
Улыбка сошла с его лица, стражи чуть придвинулись, их руки застыли на рукоятях мечей.
— Ты зря так делаешь, — сказал Олег настойчиво. — Ты никогда не рисковал напрасно.
— Я всегда выигрывал, — ответил Говард гордо, но в его словах Гульча с изумлением услышала горечь, — я перепрыгивал любую преграду, побеждал любого противника... И лишь недавно понял, к концу жизни, что из трусости выбирал преграды пониже, а противников пожиже... Получилось, что я ухожу из жизни, так и не узнав своей полной мощи! Чтобы ее узнать, надо хоть раз зависнуть пузом на заборе, пытаясь перепрыгнуть, упасть под ударами противника...
— Почему выбрал меня? — хмыкнул Олег. — Перепрыгни гору, поборись с богом! Уверен, ни гора, ни бог не откажутся.
Говард покачал головой:
— Сопляка одолею легко. Бог легко одолеет меня. А ты выглядишь мне под стать. Конечно, я не стал бы с тобой ссориться просто так, я купец, зря ворогов не наживаю... Власть, Олег! Я получу власти.
— Говард, не делай этого, — предостерег Олег. — Мощь и власть — не самое важное. Ты еще можешь посмотреть вовнутрь себя. Ты ведь силен, ты многое можешь! Только ты выбрал простейшие радости. Лишь раб мечтает о власти — он лишен даже свободы, лишь раб мечтает о тысяче баб, горах жратвы и бочках вина — его кормят впроголодь. А ты можешь узнать радости выше!
Говард выслушал внимательно. Задумался, поиграл бровями, сказал буднично:
— Убейте их.
Гульча распахнула глаза, показалось — ослышалась, но Олег в невероятном прыжке уже бросился на Говарда, упал вместе с ним на пол, пропустив над головой просвистевшее лезвие меча. Говард завизжал — Олег до треска вывернул ему руку, вытолкнув купца перед собой, как щит. Пальцы второй руки были на горле Говарда.
Он вскрикнул, стражи замерли с занесенными мечами. Олег попятился, волоча Говарда, уперся спиной в стену. Мечи стражей блестели, воины переглядывались, сопели. Гульча прижала ладони ко рту, до этого тщетно шарила по пустому поясу. Олег сдвинулся вдоль стены, пытаясь приблизиться к ней. Она стояла, как истукан, парализованная страхом, глаза, как блюдца, еще не поняла, что случилось.
Говард хрипел от боли. Олег заламывал руку, пальцы другой играли на горле купца, как на сопилке, из горла вырывались хриплые звуки.
— Гульча, иди сюда, — велел Олег зло на языке обров. — Скорее, дура!
Она остолбенело посмотрела на него, на стражей, наконец решилась сдвинуться, но ближайший из стражей бросился к ней: знал обринский или догадался — схватил ее раньше, чем дотянулся Олег, рывком швырнул обратно через всю комнату. Другой подхватил с пола, заломил руки, приставил нож к горлу.
Все застыло, было слышно далекий скрип колодезного журавля. Страж тряхнул Гульчу, налитые кровью глаза люто смотрели поверх купца на Олега:
— Зарезать?
Олег заломил руку Говарду сильнее. Суставы трещали, кости были тонкие, как у птицы. Говард застонал.
— Он тоже умрет, — предупредил Олег.
Страж крепко держал Гульчу, лезвие ножа было прижато к горлу, ее округлившиеся глаза смотрели на Олега.
Говард прохрипел:
— Я стар... Убей меня. Вотан примет меня в Вальгалле...
Олег сдавил горло, чувствуя его хрупкость, сказал с яростью:
— Вели отпустить ее.
— Не... нет, — прохрипел Говард. — Убьешь меня, убьют ее... Потешатся сперва... Изрежут на куски, эти парни были на Востоке, знают всякие... Я тебя знаю, ты не возьмешь на душу такое...
Олег заколебался. Глаза Гульчи были огромные, испуганные. Страж оскалил зубы. Упругая кожа натянулась под лезвием сильнее. Еще чуть — порежет горло, толстую вену с кровью...
— Отпусти, — прохрипел Говард. — Ты проиграл...
Олег убрал пальцы с его горла, толчком послал старика от себя. Второй страж подхватил Говарда, не дал упасть. Первый держал Гульчу, нож был по-прежнему на ее горле. Говард медленно выпрямился, пощупал пальцами дряблую кожу на кадыке. Его замутившиеся было глаза медленно наливались злобой, желчью:
— Думаешь, проиграл в силе, но победил там, наверху?.. Живем однако здесь, а не наверху... Ты увидишь, что это важнее, когда на твоих глазах будет умирать эта женщина... А умирать она будет долго... И кричать будет, не переставая...