Гитлер. Последние десять дней. Рассказ очевидца. 1945
Шрифт:
Невольно на ум пришли мои товарищи, находившиеся там, в кромешном аду: к тому времени сражение должно было достичь своего апогея. Как часто мне самому приходилось попадать в тяжелейшую ситуацию, сколько раз я лежал зарывшись в землю на необъятных российских просторах, моля Бога, чтобы смерть обошла меня стороной. Только солдат доподлинно знает, как тоскливо раненому, когда кругом идет жестокий бой, и какое облегчение он испытывает, когда товарищи подбирают его и выносят из-под обстрела в безопасное место.
Все молодые штабные офицеры стремились быть на фронте, участвовать в сражении. Вынужденная пассивность, несмотря на полную бесперспективность дальнейшего сопротивления, сильно угнетала, тяжелым грузом давила на психику. Это состояние души не понять тому, кого никогда не тревожила судьба своей отчизны.
Я и майор фон Фрайтаг-Лорингхофен несколько минут стояли молча и слушали, каждый
Около 11 часов утра в приемной столпились генералы и полковники: ровно в 11.00 должно было состояться совещание в рабочем кабинете начальника Генерального штаба сухопутных войск генерала Кребса. В этот день ожидавшие приглашения оживленнее, чем обычно, обменивались мнениями. Всех волновали одни и те же вопросы: куда следует эвакуироваться армейской штаб-квартире и какие для этого необходимы подготовительные меры? Обсуждалась также пока существующая возможность добраться до Берхтесгадена через Богемию, которая, однако, по мнению большинства присутствовавших, в ближайшее время будет безвозвратно потеряна. Гитлер все еще не решил, в какое место перевести свою ставку вместе со вспомогательными службами. Вскоре позвонил унтер-офицер нашей передовой группы, выехавшей несколько дней тому назад поездом в Берхтесгаден. С этой группой отправились также жена и дочь Кребса, и я расспросил унтер-офицера обо всем, что, на мой взгляд, будет интересовать генерала. В конце разговора прозвучал вопрос: «Что будет с нами?» Откуда было мне знать? Ни один человек во всей Германии не имел ни малейшего представления о том, что нас ожидает впереди.
Около полудня с фронта поступил первый более или менее вразумительный доклад: «Атаки отбиты, на отдельных участках бой продолжается. Наши потери чрезвычайно высоки». Это были хорошо знакомые формулировки, которые мы так часто слышали под Ленинградом и Волховом, у озера Ильмень, в Припятских болотах и под Варшавой… После полудня, точно в 16.00, русская артиллерия возобновила обстрел, продолжавшийся, как и прежде, полтора часа, и затем они пошли в атаку, волна за волной. В вечернем докладе говорилось: «Позиции по-прежнему удерживаем. Сдерживаем противника от более глубокого проникновения. Пришлите подкрепление и боеприпасы».
Русским удалось вклиниться в наши позиции в нескольких местах южнее и севернее Франкфурта. Еще дальше они продвинулись западнее Кюстрина по обе стороны автомагистрали Кюстрин — Берлин и приблизились к зееловскому рубежу обороны.
Около 10 часов вечера Кребс и сопровождавший его в этот день майор фон Фрайтаг вернулись с очередного рабочего совещания в имперской канцелярии. Я уже распорядился приготовить для них ужин и поставить все на стол с тем, чтобы они могли поесть, прежде чем приступать к работе, которая, как я знал, не кончится раньше 3–4 часов ночи, а быть может, продлится до самого утра. За чашкой кофе майор рассказал:
— Сегодня ночью придется оставить позиции западнее Кюстрина. Основная линия обороны перенесена к Зееловским высотам. Но никакой надежды. Быть может, и удастся удержать зееловский рубеж, но не дольше 24 часов. Положение на западе ничуть не лучше. На севере англичане подходят к Люнебургу. Американцы переправились через Эльбу между Магдебургом и Дессау. Они ближе к Берлину, чем русские, в Саксонии приближаются к Галле и Лейпцигу, а на юге американцы вступили в Баварию. Русские занимают позиции в районе Брюнн и западнее Вены. В Лаузице русские, атакуя 4-ю танковую армию между Мускау и Форстом, в первый же день сумели осуществить прорыв наших оборонительных линий, и хотя дальнейшее продвижение приостановлено, сомнительно, чтобы наши части смогли выдержать беспрерывные атаки. Наши силы истощены, и почти не осталось резервов.
Майор помолчал, уставившись в пространство; вероятно, подумал о своих жене и ребенке, проживавших недалеко от Лейпцига, и затем продолжал:
— И еще. Когда мы ехали вечером через Берлин — Темпельхоф, толпы собравшихся людей кричали нам: «Кровопийцы! Все, все кровопийцы!» — Майор замолчал, потом сел за свой письменный стол и стал просматривать дневную почту.
На следующий день, 17 апреля, битва за Берлин и в районе Лаузица продолжилась с неослабеваемым ожесточением. Под натиском превосходящих сил немецкие дивизии шаг за шагом медленно отступали. В вечернем отчете 4-й танковой армии говорилось: «В основном наши позиции мы отстояли. Авиация помогла, совершив более 1000 самолето-вылетов. В результате контратаки, предпринятой вдоль шоссе Кюстрин — Берлин 9-й армией, удалось остановить противника. Бои шли в зонах проникновения вражеских частей в глубь немецких оборонительных рубежей. Левофланговый корпус этой армии успешно отразил атаки русских и удержал свои позиции».
18 апреля при чудесной весенней погоде бои возобновились с удвоенной силой. Русские упорно атаковали, обходя Берлин с юга. С не меньшим ожесточением обе стороны сражались в Силезии и в лесистой местности вокруг Лаузица, где особенно ощущалось численное превосходство Красной армии. Около 9 часов утра еще посчастливилось связаться по телефону с женой в Любеке. Не имея полного представления о подлинных масштабах разразившейся катастрофы, она, тем не менее, была крайне встревожена и напугана.
— Все говорят, что русские уже на окраине Берлина, — услышал я взволнованный голос жены. — Я так боюсь за тебя… ты меня слышишь? Ты не мог бы приехать сюда к нам? Что будет со всеми нами? Правильно ли говорят люди, что англичане уже у Люнебурга?
Прежде чем я успел ответить, связь оборвалась. Это был наш последний разговор с женой, через четыре недели ей сообщили, что я погиб в Берлине.
Первый решающий прорыв русские осуществили 19 апреля: небольшой передовой отряд танков, выдвинувшийся от места главного сражения, бушевавшего в районе городов Форст и Губен, форсировал Шпрее около Шпремберга. Немецкие войска оставили Форст. Русские явно нацелились не на Прагу, как постоянно утверждал Гитлер, а на Берлин с тыла, в полном соответствии с предсказаниями германского Генерального штаба. Наши части, занимавшие позиции между Форстом и Фюрстенбергом, были отброшены далеко назад. Бои восточнее Берлина продолжались с неослабевающей силой, русские продвигались на Янсфельде и Мюнхеберг и заняли Врицен; севернее Букова в наш тыл прорвались 150 танков противника. На Одере свои рубежи 9-я армия сумела сохранить только в предместье Франкфурта.
К вечеру 19 апреля стало ясно, что русские намереваются окружить Берлин и 9-ю армию встречными ударами с севера и юга. В этот день Геббельс зачитал по радио обращение к немецкому народу, которое на следующее утро, вдень рождения фюрера, было опубликовано в газетах, все еще продолжавших выходить. В нем, помимо прочего, повторялось обещание, ранее высказанное Гитлером, что Берлин останется немецким, а Вена непременно вновь будет немецким городом. И что удивительно: даже теперь, на краю пропасти, многие немцы свято верили словам Гитлера. Приносила свои плоды многолетняя обработка изощренной геббельсовской пропагандистской машиной. И они не переставали уповать на пресловутое секретное оружие, которое якобы должно быть задействовано в ближайшие дни или даже часы. Кроме того, разве Геббельс не уверял, что американцы и русские скоро передерутся между собой? Искусно инициированная кампания слухов не без успеха убеждала немецких солдат, оборонявших Берлин, в неизбежном объединении с ними американцев для совместной борьбы с большевистской Россией. По распоряжению Геббельса над Берлином разбрасывались листовки, в которых утверждалось: «Армейские части и танки уже идут нам на помощь». Это также вселяло надежду гражданскому населению и солдатам на фронте, побуждало их держаться из последних сил. Очевидно, авторы листовок имели в виду 12-ю армию под командованием генерала Венка, чересчур слабую, чтобы реально повлиять на обстановку. Большинство ее дивизий существовали лишь на бумаге. Более или менее укомплектованными были всего три дивизии, сведенные в корпус во главе с генералом кавалерии Кёлером. Три недели тому назад Кёлер, явившийся в Генеральный штаб для официального представления после своего возвращения из Норвегии, рассказал мне, что ему только что стало известно, что его единственный сын погиб в бою. По словам Кёлера, его дивизии были плохо оснащены и вооружены. Около 90 процентов личного состава совсем не имело опыта боевых действий. Большинство — юнцы 17–18 лет из рабочих команд и военных училищ, и только половина из них вооружена. И эта армия, по утверждению Гитлера, должна была спасти Германию, обеспечить ей победу. Объявляя Венку о его назначении на должность командующего 12-й армией, Гитлер с пафосом произнес: «Венк, я вверяю вам судьбу Германии».