Гитлер
Шрифт:
Более долговременные политические проекты Розенберга, намеревавшегося склонить часть покоренного населения к сотрудничеству с немцами, были отброшены в пользу других, нацеленных на экономическое выжимание страны. Комиссаром Украины был назначен гауляйтер Эрих Кох, известный радикальными взглядами; он запустил грандиозную программу по производству оружия, самолетов, танков и военных кораблей. К участию в программе были привлечены некоторые крупные промышленники, главным образом из Силезии – индустриальные воротилы Рейнской области больше интересовались Францией и Бельгией, а также более мелкие предприятия, например текстильные фабрики Ганса Керля. Этих людей в основном привлекали сырьевые ресурсы и дележка собственности. Геринг всячески успокаивал их, обещая после войны осуществить приватизацию всех государственных промышленных предприятий. Но пока образцом сотрудничества между государством и частным сектором служило Континентальное нефтяное общество – ему вменялось в обязанность немедленно прибрать к рукам всю советскую нефтяную промышленность. Что касается остальных отраслей экономики, то предполагалось передать
В центре этого альянса государственных и частных интересов находился Восточный экономический штаб, неотложной целью которого было обеспечить материальные потребности рейха и заняться реорганизацией послевоенной экономики. В дальнейшем начались бесконечные трения между Герингом и Розенбергом по поводу первоочередности конкретных задач. Генерал Вагнер постарался держаться подальше от этих споров, при первой возможности сняв с себя ответственность за обеспечение тыла. Тогда Гитлер поручил Розенбергу заниматься решением политических вопросов и подтвердил полномочия Геринга в решении вопросов экономических; таким образом оба конкурирующих органа должны были самостоятельно разбираться между собой, кто главнее. Ситуацию также осложняли экономические инициативы Гиммлера и СС.
К концу июля 1941 года стало очевидно, что завершить кампанию в намеченные сроки не удастся, и параллельно с кризисом принятия решений, свирепствующим в сухопутной армии, разразился аналогичный кризис в сфере экономики. Хуже всего обстояло дело с продовольствием, горючим и рабочей силой. Гитлер делился этими заботами со своим адъютантом Энгелем, вспоминая Фауста Гёте, в котором «уживались две души»; он имел в виду политическую идеологию и экономику. С политической точки зрения Москва и Ленинград должны были исчезнуть с лица земли; с экономической – гораздо более важными представлялись другие цели, в частности на юге, где была нефть и хлеб, а также много всего иного, в чем нуждалась Германия; поистине Россия была «страной, где текут реки из молока и меда».
С конца июля остро встала необходимость согласования военной стратегии со стратегией экономической. Главной проблемой оставалась нехватка рабочих рук. Дефицит рабочей силы составлял 1,5 млн человек, но о том, чтобы демобилизовать часть армии и отправить солдат трудиться на заводы, не могло быть и речи. Следовательно, надо было найти другое решение. Первым делом привлекли к работе полмиллиона французских военнопленных, но это была капля в море. А что, если использовать русских военнопленных? Против этого предложения – по политическим причинам – решительно восстал Гиммлер, поддержанный Гитлером. Однако под давлением настоящего «экономического фронта» 22 октября он издал указ о привлечении к работе на рейх 100 тыс. украинских шахтеров. Плотина была прорвана, и короткое время спустя на немцев вовсю трудились советские военнопленные. Впоследствии Гитлер, отвечая Геббельсу, убежденному в необходимости женского труда, говорил, что лучше уж использовать русских пленных, чем немецких женщин. При этом русские рабочие работали очень хорошо, показывая производительность труда на 40 % выше, чем немецкие.
О военных и материальных трудностях в борьбе «за жизненное пространство» можно написать не одну, а множество книг. Например, стоит упомянуть принятое Герингом 16 сентября 1941 года решение о приоритетах в продовольственном обеспечении:
«Вначале воюющие части, затем остальные войска, находящиеся на вражеской территории, затем войска, расположенные в Германии. Снабжение должно производиться по этой схеме. Затем следует немецкое население и лишь после него – население оккупированных территорий. На оккупированных территориях пищу должен получать только тот, кто работает на нас. Даже если бы мы хотели накормить всех остальных, мы не имеем такой возможности. Что касается русских военнопленных, то, в отличие от других военнопленных, мы не связаны никакими международными конвенциями в отношении их питания. Поэтому их питание зависит от производительности их труда».
До осени 1941 года на немецких предприятиях работало около 700 тыс. русских рабочих. После того как сотни тысяч их товарищей умерли, Гитлер издал приказ (31 октября 1941 года) о привлечении к работе трех миллионов русских, которые должны были получать нормальное питание. Однако, несмотря на эти меры, из 3 350 000 военнопленных, захваченных в 1941 году, к 1 февраля 1942 года умерло 60 %, в том числе 600 тыс. человек – к началу декабря 1941 года. Они стали жертвами «голодной стратегии».
К концу августа Гитлер преодолел свой кризис и снова преисполнился оптимизма. 25-го он принимал у себя Муссолини. На следующий день оба отправились в Брест-Литовск, оттуда – в южную штаб-квартиру фюрера в Галиции. Затем настал черед регента Венгрии генерала Хорти, в компании с которым Гитлер посетил замок в Кёнигсберге Мариенбург, в прошлом служивший резиденцией рыцарям Тевтонского ордена. Хорти был награжден Железным крестом. В течение всего этого времени продолжались ожесточенные бои, в том числе в окрестностях Киева. Немецкие войска прорывались к Харькову и Ростову, чтобы завладеть украинскими богатствами, Крымом и горнопромышленной Донецкой областью.
Международное положение Германии между тем осложнялось с каждым днем. 6 сентября Рузвельт издал приказ открыть огонь по немецким кораблям в Атлантическом океане, что было равнозначно началу необъявленной войны. Геббельс в связи с этим записал, что вступление в войну США будет катастрофой, даже не столько в материальном, сколько в психологическом отношении. «То, что сегодня происходит в мире, настроенном против Германии, позволяет нам догадаться, что нас ждет, если мы проиграем войну. Мы и в самом деле прижаты к стене. Лазейки у нас не будет».
24
Во время этого совещания Гитлер демонстрировал льющийся через край энтузиазм: большевизм, зародившийся посреди голода, крови и слез, вскоре падет от голода, крови и слез. Азиатов пора отправить туда, где им самое место, – в Азию. Москва в кольце и до 15 октября будет взята. Начато строительство казарм для размещения войск на зиму; возможно даже, удастся демобилизовать несколько дивизий. Да и как знать? Может, Сталин капитулирует? Все зависит от масштаба помощи, ожидаемой от плутократии; в противном случае он пойдет на подписание сепаратного мира. Во всяком случае, он, Гитлер, поступил бы именно таким образом. Сталину уже 62 года, очевидно, ему не по силам столь суровое испытание. Фюрер нисколько не опасался вступления в войну США. Надо только победить СССР, а потом уже ничего не страшно. Если Великобритания запросит мира, условия будут теми же: ей оставят ее империю, но она должна будет исчезнуть из Европы.
В этой речи легко прослеживаются излюбленные технические приемы, которыми глава рейха пользовался с начала своей ораторской карьеры: опровергнуть критические замечания до того, как они высказаны оппонентом. Бросается также в глаза умелое перемешивание полуправды и утопических измышлений. Действительно, не было никаких признаков, позволявших надеяться на то, что Сталин или Черчилль готовы поддаться. До того, чтобы отбросить Красную армию в Азию, было еще слишком далеко. Москва вовсе не находилась в кольце. Наконец, зимние приготовления если и начались, то были несопоставимы с тем, что в реальности пришлось пережить немецкой армии.
Впрочем, он немного приоткрыл свои истинные настроения, когда пожаловался Геббельсу на дурное самочувствие, очевидно, ввиду приближения старости. Годы борьбы истощили его физически и измотали его нервы. Но через десять или пятнадцать лет вести войну было бы еще труднее…
2 октября, после длительных проволочек, наконец было объявлено о начале операции «Тайфун» с целью захвата Москвы. На следующий день Гитлер выехал в Берлин, где произнес пространную речь во Дворце спорта. Геббельс специально просил его поднять моральный дух населения – судя по докладам СД, он заметно упал. Фюрер заверил аудиторию, что враг разбит и больше не поднимется. События последующих дней, казалось бы, доказывали его правоту. После двух крупных сражений – под Брянском и под Вязьмой – немецкой армии (во всяком случае, так сообщалось в бюллетене вермахта) удалось вывести из строя 73 советские пехотные дивизии и 7 танковых дивизий, не считая других успехов. Однако уже 7 октября, когда выпал первый снег и резко упала температура воздуха, продвижение войск замедлилось. Снегопад также резко снизил возможности авиации. Несмотря на это, 13 октября пришла директива штаба армии, предписывающая продолжать ведение боевых действий на севере и в центре. 15 октября командующий 4-й армией маршал фон Клюге счел, что настал «самый психологически критический момент восточной кампании». Однако ни Гитлер, ни Генштаб не собирались тормозить наступление. Марш на Москву должен был продолжаться параллельно с наступлением в северном и южном секторах. Все эти общие стратегические установки нужны были для маскировки того факта, что на фронте дела обстояли далеко не блестяще – войска буквально увязали в грязи. Гитлер несколько раз вмешивался в планы конкретных операций, раздавая противоречивые указания, которые потом приходилось отменять. Тем не менее директива ОКГ от 30 октября и меморандум Гальдера от 7 ноября доказывают, что военное руководство соглашалось с фюрером в том, что касалось ближайших целей кампании, к достижению которых следовало приступать с наступлением первых морозов, когда схватится грязь, для подготовки операций будущего года. Гальдер изложил эту стратегию начальникам штабов групп армий 13 ноября в Орше, близ Смоленска. На совещании присутствовали главный квартирмейстер армии, начальники центрального и оперативного отделов ОКГ, а также офицеры высшего командования, отвечающие за группы армий «Север» и «Центр». На вопрос, может ли наступление будущего года быть подготовлено уже зимой, Гальдер получил однозначно негативный ответ. Положение со снабжением и людскими ресурсами в войсках было таково, что ни о каком наступлении не могло идти и речи. Встреча закончилась компромиссом, доказывающим, что ни Гальдер, ни оперативный отдел ОКГ так и не вняли мнению командиров воюющих частей. Поэтому не удивительно, что темп наступления снизился. 29 ноября фон Бок информировал Гальдера, что в отсутствие кардинальных решений в ближайшие дни наступление остановится; командующий группой армий «Центр» не скрывал, что боится «второго Вердена». 4 и 5 декабря генералы Хёпнер и Гудериан доложили о необходимости приостановить наступление и перейти к занятию оборонительных рубежей. 6 декабря у Гальдера состоялась продолжительная беседа с Гитлером, в ходе которой он подробно доложил фюреру ситуацию на фронте. Однако Гитлер был не готов искать политическое решение конфликта, как ему советовал министр Тодт 29 ноября, и отдал приказ продолжать военные действия. Тем не менее через день вышла директива номер 39, в которой говорилось, что наступление останавливается по причине зимы и что войскам надлежит вести оборонительные бои за удерживание важных в экономическом и оперативном смысле районах. Это была возможность дать солдатам отдохнуть, однако прежде всего следовало подготовить в тылу пригодные для этого базы.