Гладиатор из будущего. Дилогия

Поротников Виктор Петрович

Клувиан молча кивнул. На верхнюю площадку крепостной стены вела каменная лестница, по которой могли подниматься лишь три воина в ряд. Стражников на стене было не больше двадцати, но у них имелось преимущество в том, что они сражались с людьми Клувиана, наседая на них сверху. Высота стены достигала примерно двадцати локтей, поэтому наверх вело около ста ступеней, которые сразу окрасились кровью самнитов Клувиана, вынужденных атаковать местную стражу в крайне невыгодных условиях. В еще более тяжелом положении оказался мой отряд, вставший широким полукругом возле арки ворот. Поднятое по тревоге войско аргириппинов стекалось к южным воротам быстрыми густыми ручейками. Вооруженные граждане Аргириппы выбегали из всех ближних улиц и переулков, блестя щитами и шлемами на солнце, поднимая пыль и выкрикивая боевой клич. Этих ратников с изображенным на щитах солнцем становилось

все больше и больше, сначала их было несколько сотен, потом численность их перевалила за тысячу. Я сражался в передней шеренге, отражая удары вражеских мечей и копий, которые выкашивали самнитов и луканцев справа и слева от меня. Мой отряд редел на глазах, хотя и убитых аргириппинов становилось все больше. Среди криков, стонов и лязга оружия я ощутил холодное дыхание смерти, которая нависла надо мной, как и над всеми моими соратниками, очутившимися в этой западне. Меня охватило такое чувство, словно жизнь моя пролетела впустую и вот наступила последняя попытка совершить нечто невозможное, покрыть себя не меркнущей славой, подобно спартанскому царю Леониду, павшему у Фермопил. Не прошло и получаса ожесточенной схватки, а из полутора сотен моих воинов в живых осталось не больше сорока. Натиск врагов немного ослабел, поскольку мои соратники, отбиваясь от аргириппинов, навалили перед собой груды мертвых тел. Изнемогая от усталости и полученных ран, я продолжал двигаться, как заведенный, действуя мечом и щитом, отражая удары вражеских клинков, пробивая вражеские панцири, разрубая вражеские шлемы… Из моей груди вырывалось хриплое дыхание, как у загнанного коня. Враги стеной надвигались на меня. Я убивал и калечил аргириппинов одного за другим, а их не становилось меньше. Я был забрызган кровью с головы до ног, мои ноги ступали по трупам, как по опавшим осенним листьям. И вдруг враги отпрянули от меня в стороны, словно исчерпав свое мужество до дна. Я огляделся, еле держась на ногах от изнеможения, и увидел, что рядом со мной никого нет, все мои соратники лежат мертвые вперемежку с поверженными врагами. Я посмотрел на голубое небо у себя над головой и как-то особенно глубоко осознал его прелесть и бесконечную ценность своей жизни, которой вот-вот предстояло оборваться. Внезапно у меня за спиной раздался лязг – это поползла кверху железная решетка. Этот скрежет отозвался бурной радостью в моем сердце. Оглянувшись, я увидел озлобленные лица галлов и германцев, которые хлынули в город через освободившийся проход, подобно неудержимому весеннему потоку. Толпы восставших рабов пробегали мимо меня, потрясая оружием и сотрясая воздух бешеным криком. Граждане Аргириппы торопливо сплачивали свои ряды, дабы остановить эту лавину безжалостных людей, объятых желанием мстить за своих погибших соратников. Битва, начавшаяся у южных ворот, очень скоро переместилась в глубь города, растекаясь кровавой рекой по улицам и площадям. Упав на колени, я закрыл лицо окровавленными руками и залился слезами, которые текли по моим щекам, как два горячих соленых ручья. Я избежал смерти и, сознавая это, все же никак не мог поверить в то, что жив. Кто-то со смехом встряхнул меня за плечо. Я поднял голову и сквозь пелену из слез увидел улыбающегося Брезовира, длинные светлые волосы которого были растрепаны ветром.

– Ты как здесь? – изумился я. – Откуда?

– Крикс дал мне половину войска и велел спешно идти сюда, к вам на подмогу, – ответил Брезовир. – Как видишь, мои люди подоспели вовремя!

* * *

Клувиан со своими воинами сумел-таки прорваться в верхнее помещение воротной башни, перебив всю стражу на стене. Самниты Клувиана, уцелевшие в яростной схватке, с помощью подъемного ворота втянули решетку наверх, открыв доступ в город отряду Ганника и подошедшему войску Брезовира.

Весь день в Аргириппе творились насилия и кровавые ужасы. Истребив всех граждан, кто мог держать в руках оружие, восставшие рабы, разозленные дорогой ценой этой победы, принялись вымещать свою злость на беззащитных женщинах и детях из свободного знатного сословия. Бедноту восставшие не трогали, хотя и в небогатых кварталах Аргириппы не обошлось без грабежей.

Особенно свирепствовали местные невольники, мстившие своим господам и их родственникам за былые унижения, за жестокость при раскрытии недавнего заговора рабов. Месть эта принимала порой совершенно отталкивающие формы. Раздетых донага матрон и их дочерей рабы заставляли ползать в пыли у своих ног с мольбами о пощаде, после чего несчастных женщин подвергали изощренным пыткам и насилиям. Раздетые догола трупы, мужчин, женщин и детей, лежали повсюду на улицах и во дворах, на ступенях храмов и в здании городского совета. Женский плач и крики о помощи не смолкали в Аргириппе до самых сумерек. Вечером победители, пресыщенные жестокостью и пролитой кровью, разбрелись по самым роскошным домам в городе, чтобы за пиршественным столом отпраздновать свой очередной успех.

Приняв ванну и переодевшись в доме, куда меня привел Клувиан, чтобы перевязать мои раны, я долго лежал на ложе в совершенно опустошенном состоянии. Клувиан что-то говорил мне, восхищаясь моим мужеством, наливал в чаши вино, желая выпить за мое спасение. Я с безразличным лицом внимал Клувиану, опоражнивал раз за разом кубок с вином, но ни хмель, ни похвалы Клувиана не могли вывести меня из того апатичного состояния, в каком пребывал мой разум. Мое сознание, находившееся на грани полудремы и бодрствования, было подавлено перенесенным потрясением, близостью смерти, уже дышавшей мне в лицо и отступившей благодаря счастливому стечению обстоятельств.

Наконец, видя мое состояние, Клувиан велел мне вздремнуть, а сам удалился. Однако сон не шел ко мне, так как с улицы и из соседних домов неслись крики пытаемых и насилуемых женщин, заглушаемые пьяным хохотом восставших рабов. Опять все повторялось на этой безжалостной войне между свободными гражданами и рабами: бесчинства и кровь, страдания и смерть – все повторялось, громоздясь одно на другое. И конца этому ужасу не было видно!

Чувство голода заставило меня подняться с постели и пройти в поварню, где пылал очаг, над огнем которого трое самнитов жарили баранью тушу, поливая ее вином и напевая песню в честь Бахуса. Мое появление только прибавило самнитам веселого настроения. Мне протянули чашу с вином. Я осушил ее, не особо вдаваясь в смысл прозвучавшего тоста. Самниты пили за чью-то смерть и за торжество обездоленных рабов над их угнетателями.

Отрезав себе кусок сыра, я вышел из поварни и стал прохаживаться по комнатам этого большого светлого дома. Повсюду были следы торопливого грабежа. В триклинии на столе виднелись остатки поспешной трапезы, тут же на полу были раскиданы обрывки окровавленного плаща – это люди Клувиана перевязывали здесь свои раны. Заглянув на женскую половину, я увидел там в опочивальне еще двух самнитов. Один с пыхтеньем насиловал на постели красивую белокожую женщину со связанными руками и распущенными длинными волосами. Заплаканное лицо несчастной с закрытыми глазами походило на скорбную театральную маску, из ее прокушенных до крови губ стекали по нежному округлому подбородку две тоненькие струйки крови. Голый волосатый насильник, пропахший потом и забрызганный засохшей кровью, с привычной деловитостью двигал своим крепким задом, расположившись между полными, раздвинутыми в стороны, беспомощными женскими бедрами. Меня он даже не заметил.

Другой самнит только что утолил свою похоть, надругавшись над девочкой лет тринадцати, которая лежала нагая без сознания на ковре у его ног. Желая привести девочку в чувство, самнит помочился ей на лицо, широко расставив ноги в бронзовых поножах до колен. Насильник был пьян, его слегка пошатывало, поэтому желтая струя мочи окатила не столько лицо девочки, сколько ее волосы и шею. Меня внутренне передернуло от этого мерзкого зрелища. Не сдержавшись, я велел этому пьяному воину прекратить это скотство. В ответ я услышал брань и совет убираться вон отсюда.

Я удалился, хлопнув дверью. Во мне закипал гнев. Этот мерзкий паноптикум, наглядно убеждающий меня в том, что все в мире меняется с течением веков, не меняется лишь грубая низменность людских пороков, приводил меня в озлобленное отчаяние. Что мне делать? Куда скрыться от всего этого?

Мои бесцельные метания привели меня во внутренний дворик, где бил маленький фонтан в мраморной чаше и благоухали кусты белых и пунцовых роз.

В небесах еще разливался солнечный свет, игравший багряными бликами на белых облаках, но грешную землю и опустошенный город уже окутала вечерняя тень.

По улице мимо дома проходили какие-то галлы с пьяным гомоном. Внезапно среди этих развязных голосов в латинской и кельтской речи явственно прозвучала раздраженная фраза на чистом русском языке:

– Да пошел ты в задницу, урод!..

Я, как пришпоренный конь, рванулся на этот голос. Толкнув плечом створки ворот, я выбежал со двора и очутился среди большой группы галлов, направлявшихся куда-то в сторону городских ворот Галлы на ходу угощались вином из глиняных кувшинов и тискали каких-то полуголых женщин с завитыми волосами и вызывающе накрашенными губами. Видимо, это были блудницы из какого-то здешнего притона. Я сразу узнал Макса, хотя на нем была римская тога. Один из галлов, прижав Макса к стене соседнего дома, грозил ему кинжалом.

Я поспешил вмешаться, заслонив своего бывшего однокурсника собой. Узнав меня, галлы утихомирили своего разошедшегося приятеля, отняв у него кинжал. Вся эта пьяная толпа с шумом и смехом двинулась дальше по улице, запинаясь о тела убитых горожан. Я бесцеремонно потащил Макса за собой. Оказавшись с ним во внутреннем дворике с фонтаном, я закрыл ворота, потом схватил Макса за плечи, не веря своим глазам, что снова встретился с ним наяву.

– Привет, старик! – молвил я, охваченный радостным волнением. – В прошлую нашу встречу ты исчез так внезапно, мы даже не успели толком поговорить. Я чертовски рад тебя видеть, старина! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть!