Главная роль 3
Шрифт:
Какой невероятный, достойный самого опытного в мире врача, изумительно неразборчивый почерк! Я эту клинопись, при всем уважении к живому и от чистого сердца любимого мною в литературном смысле классику, ни в жизнь не разберу!
— Семен, прочитай искаженные литературной гениальностью строки! — с внутренним трепетом попросил я камердинера.
Камердинер с уважительным поклоном принял письмо, посмотрел в него, покраснел, обильно пропотел и смущенно признался:
— Виноват, Георгий Александрович. Не могу разобрать.
Хохотнув, я велел ему найти того, кто сможет разобрать бесценные строки — письмо же непременно будет отдано биографам великого классика, как только таковые в нашем государстве заведутся. А
Вооружившись пером и листом гербовой бумаги, я набросал заказ на биографические книги типа серии «Жизнь замечательных людей». Набросанного на скорую руку списка имен на первое время хватит. Романовых упоминать не стал специально — про нас уж как-нибудь сами напишут, за такое ведь можно и чин отхватить, но я гонорары и тиражи оплачивать не стану. Почесав в затылке, ухмыльнулся и добавил «бомбу» — издадим в серии «Житие протопопа Аввакума», добавив комментарии (чисто исторические, без ухода в богословие) и биографию легендарного попа.
Ермак, Дежнёв, Дубенский — покорителей Сибири в свете моей поездки по ней обделять нельзя, получат по книжке. Емелька Пугачев, даром что враг государства Российского, тоже удостоится звания «замечательного человека» — в книге о нем следует напирать на последствия Пугачевщины для простых людей — пришла шобла, отобрала еду, убила да изнасиловала кого захотела и пошла дальше. Оно вам надо, мужики? Социалисты именно такого будущего нашей стране и хотят!
Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Лесков, Салтыков-Щедрин, Достоевский, Мусоргский, Гоголь, Карамзин — последний своей «историей» место заслужил в полной мере. В отдельный том «сложим» авторов одного, зато сразу же ставшего культовым, произведения: Грибоедов, Фонвизин, Ершов и его «Конек-Горбунок».
За науку будут отдуваться конечно же Ломоносов с Менделеевым. Кулибина я бы добавил, но очень много там будет гениальных изобретений и находок, которые не были претворены в жизнь. Частично — по совершенно объективным причинам. Частично — из самодурства высоких покровителей, которые хотели от Кулибина фейерверк, а не протезы ноги. В общем — пока не стоит, потому что у читателя сложится впечатление, будто царская власть гнобит науку. И вообще книга о нем уже есть — у какого-то из губернаторов видел, «Жизнь русского механика Кулибина и его изобретения».
Менделеев заодно выступит «бомбой» — удостоившись книги при жизни, он подаст пример другим живым в эти и будущие времена ученым: старайтесь, господа, и попадете в «ЖЗЛ» на радость благодарным потомкам.
Ну и конечно же нельзя в пронизанной снизу доверху военным духом стране обойтись без книжек про армию и флот! Александр Невский, Дмитрий Донской, Суворов, Ушаков, Багратион, отдельная книжка про Минина, Пожарского и Смуту, и восстанавливающий историческую справедливость «двуединый» том с названием: «Как Барклай де Толли и Кутузов француза били». Забыли благодарные потомки Барклая — он же автор той самой стратегии, которую реализовал Кутузов, по итогу слупив всю историческую славу. Так, нужен кто-то по менее заметному, но крайне важному, Кавказскому направлению. Ну конечно же Ермолов!
Велика и необъятна родная история! «Замечательным» ее акторам несть числа! В кабинете что-то грохнуло, лакей Ваня побежал посмотреть и быстро вернулся:
— Книга плохо стояла, Ваше Высочество, сквозняком-с с полки сдуло.
Хе, а не ЗНАК ли это?
— Какая?
— Виноват, не помню имени. Паевской А. Н., «Виктор Гюго: его жизнь и литературная деятельность».
Та-а-к…
— Неси.
Глянув на книжку, я мысленно перекрестился, ибо она была как раз из серии «Жизнь замечательных людей», датирована прошлым годом, тираж — 8100 экземпляров. Почти подставился! Спасибо, Господи, за знаки такие, что даже такой темный и духовно слепой человек как я их без труда разглядит! Полистав,
Камердинер Семен совсем не удивил, притащив для чтения письма не абы кого, а пожилую статс-даму Анну Дмитриевну Строганову — если бы он ее не представил, я бы, понятное дело, ее имени бы и не узнал. Высочайшая матушка снова демонстрирует свою всеобъемлющую придворную мощь — Анна Дмитриевна сразу после чтения письма конечно же побежит к ней с докладом. Лишенные иголок, основанные исключительно на желании помочь, мягкие и добрые «ежовые рукавицы» гораздо эффективнее каноничных, основанных на самодурстве и биении непослушных палкою. Императрица просто хочет помочь сыночку унаследовать Престол и распорядиться им как должно — а «должно» так, как считает Мария Федоровна.
Строганов… Фамилия знакомая, но фамилии князей да видных дворян в памяти вообще хорошо откладываются — даже мое поколение от истории сбежать не может, а все эти люди в ней есть. Не факт, что прямо «эти», возможны и однофамильцы. Потом у матушки узнаю, чем Анна Дмитриевна заслужила честь числиться статс-дамой, а пока отвешиваем пару обязательных дежурных комплиментов и сажаем рядом с собою на диван, демонстрируя расположение — с меня не убудет, но мне зачтется.
Много про Льва Николаевича анекдотов есть, и немалая их часть обыгрывает объем «Войны и мира». Я с легкостью вспомню книги объемом побольше — порою в десятки раз больше! — но их в школах десятилетиями не проходили, а потому огребать за экстремально крупную жанровую форму за всех пришлось Толстому. Я на осиливших только краткое содержание — а порою и до него не добравшихся — одноклассников и одноклассниц смотрел с удивлением, а учительница литературы не менее удивленно смотрела на меня — я единственный в классе не только прочитал «ВиМ» целиком, но еще и получил от процесса огромное удовольствие.
Словом — письмо от Льва Николаевича было очень длинным. Не умеют люди в этом времени низводить письма до утилитарного назначения. И о погоде классик рассказал, и о положении дел в своем имении — посевная закончилась совсем недавно, а значит сам бог велел ее обсудить! — и о своем отношении к паевым аграрным обществам — я о них много в интервью говорил, и это дало графу повод обвинить меня в желании торговать землицею — она же непосредственно Господу принадлежит. Но этим его претензии ко мне ограничились, сменившись осторожной надеждою — Толстой прибавке в виде новой губернии радовался, но еще сильнее его порадовала «бескровность» приобретений. Понравился и Сибирий — в простоте его получения Толстой, будучи бывалым адептом той самой «простоты», видел божий промысел. Ну а моя «разборка» с Лениным вселила в Льва Николаевича надежду, что я, в отличие от Александра III, знаю толк в «непротивлении злу». Жаль расстраивать классика, но он видит то, что хочет увидеть.
Не став утруждать себя ответом, я поблагодарил Анну Дмитриевну за помощь и велел Семену отправить Толстому приглашение на совместный воскресный молебен в местном храме с последующим чаепитием тет-а-тет. Даже если Лев Николаевич по итогам чаепития поймет, какая я циничная тварь и отходит меня тростью, я все равно буду очень доволен: это же, блин, Толстой! Какой смысл «попадать» в XIX век, если не пользоваться возможностью хотя бы немного посмотреть на людей, годами на меня взиравших со стен школьных и университетских кабинетов? А ну как откроется мне что-нибудь «эдакое»?