Главная роль 4

Смолин Павел

— Ваше Императорское Высочество, — поклонился обнаружившийся в холле гостиницы хозяин. — Приношу свои глубочайшие извинения за негодную постель.

Принял на свой счет, получается.

— У тебя хорошая гостиница, Генрих, — на ходу утешил его я и вышел в прохладную немецкую ночь.

Франкфурт-на-Одере был тих и безмятежен. Где-то там, за темными окнами, набираются сил перед новым днем наряженные в комичные пижамы и колпаки — холодно без них — бюргеры. Одер едва слышно журчал водами, свет электрических фонарей у гостиницы давал возможность рассмотреть почетную, русско-немецкую охрану — мужики не стеснялись сбиваться в межнациональные группки, курить папиросы и тихонько, но вполне жизнерадостно ржать. С собой эту толпу народа брать не следует, поэтому я показал казакам и гвардейцам «тссс» и направился к конюшне, предоставив отдуваться с объяснениями тем, кому положено по должности.

Когда я взобрался на белого — это ж не

метафора! — неясной для меня, но очень хорошей породы скакуна с поэтическим именем Журавлик (маленькая Оля окрестила), в конюшню вошел отошедший от шока и начавший действовать принц Фридрих.

— Ваше Императорское Высочество, позволю себе заметить, что вы рискуете запятнать репутацию — вашу и Ее Императорского Высочества.

— Риск нулевой, — улыбнулся я. — Прошу вас не мешать, Ваше Высочество.

— Я никоим образом не собирался вам мешать, — фыркнув, он сложил руки на груди и привалился к открытой створке ворот, как бы показав, что вообще не при делах. — Однако предупредить Его Императорское Величество я обязан.

— Буду благодарен вам за это, Ваше Высочество, — кивнул я.

— Счастливого пути, — пожелал Фридрих, и мы выехали на дорогу, с каждой секундой набирая ход.

Через мост, сквозь жилые, узкие улочки, через промышленный район на окраинах, на укатанное грунтовое шоссе до Берлина. Тусклого света звезд и крохотного кусочка луны не хватало, и мы зажгли фонари. Галоп среди ночи — верный способ угробить лошадь и самих себя, поэтому поездка получилась не такой быстрой, как мне бы хотелось. А еще лошади устают, и нам пришлось пересесть на арендованных на почтовой станции — загонять Журавлика как пытающийся догнать Веру Печорин нет никакого смысла. На станции же, во время быстрого перекуса, меня встретила телеграмма — лично от кайзера Вильгельма, с вежливой просьбой «охолонуть» и дождаться завтрашнего дня, прибыв как положено — поездом. Хотелось проигнорировать, но нельзя — местный монарх и ценный союзник, мать его. «Ждать нет ни малейшей возможности, еду дальше». Че он сделает? Выставит оцепление у дворца? Так-то может, но зачем? Разве я делаю что-то непростительное? Я просто хочу увидеть будущую жену! Да весь мир слезы умиления ронять будет, журналисты — упражняться во владении пером и знании канонов рыцарского романа, а аристократия одобрительно цокать языком — ишь какой русский цесаревич романтичный, а мы-то его уже в адепты Макиавелли записали!

Долой лишние мысли — не хочу осквернять светлые чувства и романтическое путешествие какими-то там обоснованиями и цинизмом. В дорогу!

* * *

Последние дни Маргарита не находила себе места. Прежде всего, конечно, от этого страдали портные — Марго справедливо хотела произвести на жениха самое лучшее впечатление. Уже готовые наряды в связи с «трагедией на Валааме» пришлось отправить в небытие и пошить более закрытые платья. Маргарита, будучи продуктом своего времени, не задумывалась о странностях светской жизни — днем дамы одевались подчеркнуто-скромно, а вот на приемах охотно светили декольте, оголяли плечи с шеями и вставляли в наряды чуть более прозрачные, чем положено по пуританской морали, сегменты. Однако происшествие с Толстым заставило Маргариту решительно отказаться от фривольных нарядов в пользу предельно скромных. Георгий, конечно, в переписке порою допускал некоторые, вгоняющие Марго в краску, вольности, и проблемы с декольте у него едва ли бы возникли, но лучше перестраховаться — репутацией набожного человека Георгий обладал в полной мере, регулярно подтверждая ее на практике, и меньше всего Маргарите хотелось предстать в его глазах легкомысленной особой.

Когда принцесса перед «смотринами» меняет дресс-код, остальным дамам волей-неволей приходится соответствовать. Когда новый дресс-код применяется всем монаршим двором, он автоматически превращается в новое веяние моды. Стены дворца только кажутся высокими и непроницаемыми — весь Берлин жадно хватал слухи и новости, и теперь многие светские львицы спешно готовили новые, предельно-пуританские наряды, чтобы не отставать. Кому-то это не нравилось, а кто-то — напротив, находил новую моду милой, правильной и даже кокетливой — если мужчина видит почти всё и сразу, он и интерес может потерять! Европа еще помнила менее куртуазные времена, когда показанная полоска кожи между рукавом и перчаткой вызывала оглушительный треск лосин, и некоторые дамы подобное были не против повторить.

Сегодняшний день был особенно нервным — принцесса с самого пробуждения бегала по дворцу, сворачивая кровь церемониймейстерам постоянными проверками и перепроверками, в конце каждой проверки неизменно возвращаясь ко дворцовому телеграфу — обменяться посланиями с так мучительно медленно едущим к ней женихом. В минуты «просветлений», в поисках душевного спокойствия, Марго отправлялась в выстроенную для нее православную часовенку — помолиться и поговорить с духовником. Православная вера ей нравилась — в какой-то момент она поняла, что в отличие от мрачных, основанных на неизбежном Страшном суде и богато отображенных в культуре наказаний за грехи, католических ветвей христианства, Православие исповедует совсем другой подход. Православие — это про единение с Господом и даруемое этим утешение и радость. Совсем не то выхолощенное лютеранство, которое требует лишь пустых походов в церковь!

При крещении она оставила старое имя — Маргарита вполне подходит. Отчество пришлось поменять — теперь она стала Васильевной. Получив новое имя, православный крестик на шее и подкрепив эти атрибуты искренним стремлением разобраться, Марго начала чувствовать какую-то непривычную легкость. Невидимые и невесомые, но хорошо ощущаемые оковы страха перед высшими силами испарились, и, впервые в жизни, Маргарита начала дышать полной грудью. «Бог есть любовь» — так написано в Библии, но отчего католическая трактовка Бога настолько страшна? Она писала об этих своих наблюдениях Георгию. Жених не знал точного ответа, но его размышления о разности бытия — в Европе и других местах планеты — выглядели очень логичными. Маргарите никогда и в голову не приходило посмотреть на человечество, так сказать, комплексно — учитывая сразу исторический процесс, природные условия, наличие соседей и продиктованный всем этим жизненный уклад. Как бы грустно ей ни было это признавать, но невысказанные, но хорошо угадываемые тезисы Георгия о том, что никакой свободой в Европе — в том числе и республике-Франции! — и не пахнет, вполне справедливы. Россия теперь начала ее немного пугать — по словам того же Георгия, размеры ее будущей Империи частично продиктованы склонностью русских людей к анархизму и желанию держаться подальше от всякого начальства. А борьба ее жениха с этими ужасными бандитами… Сможет ли она стать для русских хорошей Императрицей? У Марии Федоровны, будущей ее свекрови, получилось. Неужели Маргарита Васильевна не справится? Она-то без сомнения лучше какой-то зазнавшейся датчанки!

Поежившись, Маргарита попрощалась с духовником и вернулась во дворец. Характер свекрови неплохо отпечатывался в письмах и телеграммах, и, если говорить начистоту, являлся единственным темным пятном на кажущимся таким блестящим будущем. Будущем, в котором она рука об руку с Георгием проведет Россию через многие перемены и испытания. Будущем, в котором Германии никогда не придется воевать с этим восточным монстром.

Рассеянность Маргариты за семейным ужином никого не удивляла и полностью устраивала Вильгельма. Молодые люди влюблены — даже закоренелый приверженец идей Макиавелли не способен лицемерно притворяться настолько последовательно, а на настолько удачную возможность выдать сестру замуж Вилли и не надеялся. Европа уже совсем не та, что прежде, и выгодная реализация политического брака стала для всех большой проблемой. Подходящих кандидатов из владетельных семейств Европы можно пересчитать по пальцам, и почти у всех из них могущество Германии вызывает страх и раздражение. Этот брак — настоящее чудо, посланное Вильгельму самим Господом. Георгий, несмотря на все свои таланты, все-таки очень молод, и Вилли питал изрядную надежду стать для юного родственника кем-то вроде старшего брата. Гибель Николая русский цесаревич очень тяжело перенес, и более достойного человека для заполнения пустоты в его душе, чем Вилли, не найти.

После ужина Марго получила последнюю на сегодня телеграмму, не став отвечать — путь Георгия был долог, а единственное, что она смогла бы сейчас ему написать, это полное одобрение его мечте вскочить на коня и примчаться к ней. Завтра им обоим предстоит долгий и очень волнительный день, и, пусть даже она уснуть сегодня не сможет, любимому нужно отдохнуть.

Отправившись в апартаменты, Маргарита немного поиграла с собачкой — не съест ли очаровательную Жозефину новый питомец Георгия? Этот монстр, даже будучи щенком, уже достает хозяину до колена! Нет, ее жених ко всему делу подходит разумно и аккуратно, и с таким пустяком как дрессировка справится без сомнений. Интересно, а к первой брачной ночи Георгий отнесется так же ответственно?

Смущенно потерев заалевшие щеки, Маргарита отогнала постыдные мысли и успокоила тело и душу при помощи молитвы. Далее служанки приготовили ее ко сну, не забыв надеть на принцессу ночной колпак — глупый жадина Вилли зачем-то экономит на отоплении собственного дворца! Разве дрожать от озноба и поглубже закапываться в перины достойно правителя великой Империи? Ксюша Романова в письмах не раз жаловалась, что в ее комнатах душновато, и она спит с приоткрытым окном. И это — в холодной России!

Погрузившись в сладкие мечты об уже недалеком будущем, Маргарита добросовестно пыталась уснуть. Тщетно — слишком близко Георгий, и она не могла заставить себя перестать время от времени доставать из-под подушки его портрет. Портьеры на окнах лишали спальню даже бледного света звезд, но Марго это не мешало — каждая черта будущего мужа надежно сохранилась в ее памяти.