Главная роль 4
Шрифт:
Дождик тем временем заканчивался вместе со световым днем — зажглись электрические фонари и их древние аналоги, территорию вокруг железной дороги окутал туман. В предместьях Лондона сквозь пелену парфюма в вагон начало проникать легкое зловоние — Темза критически заражена промышленными и бытовыми стоками. Сюда же добавлялась гарь — дождик несколько «прибил» ароматы неисчислимых заводов, но совсем избавить Лондон от него не смог. Посмотрим, что будет завтра — премьер обещал солнечную погоду, и это обещание вызвало у меня желание по возвращении домой заняться метеорологией — не самому конечно, а через бросание денег в толковых ученых.
Пересев
Лондон был погружен в траур: магазины, театры и прочие заведения закрылись, из тумана проступали подсвеченные, приспущенные флаги, кое-где висели траурные портреты погибших — собственно Эдуард, тетя Александра, мой кузен Георг, кузины Виктория и Мод. У портретов побольше образовались хиленькие мемориалы с цветами, платочками, тряпичными куклами и прочей мелочевкой — цветы нынче дорогие, и те подданные Британской Короны, кто не смог их себе позволить, но питал верноподданические чувства к Эдуарду принесли что смогли. Масштабы, тем не менее, не очень — английские пролетарии и крестьяне гораздо раньше своих классовых братьев из других точек планеты поняли, что государство им добра вообще не хочет. Что, впрочем, не отменяет укоренившейся в менталитете гордости за то, что ты — англичанин, а не какой-нибудь там лягушатник. В мои времена много визга о русском великоимперском шовинизме стояло, но это исключительно потому, что западные деятели обожают приписывать другим собственные недостатки. Да и какой тут «недостаток»? Просто хочется жить в сильной Империи, это у всей планеты фантомные боли по Древнему Риму.
Отель Савой, что на Стрэнде в районе Вестминстер — центр Лондона — ожидаемо оказался шикарен. Поддавшись желанию поюродствовать, я с приятным для себя ехидством вогнал Ричарда Д’Ойли Карта в шок, сняв приличный, но нифига мне не соответствующий номер на три комнаты на предпоследнем этаже. Балкон с видом на Темзу присутствует. Казачки и свита заселятся в такие же, в том же крыле — и экономия, и некоторая отсылка к спавшему на седле Суворову. Сплачиваемся на чужбине, русичи, назло врагам, на радость маме!
Вилли акт юродства оценил, одобрительно пофыркал, но от собственного — верхнего, особо шикарного — этажа отказываться конечно же не стал. Сам Ричард Карт по моей личной просьбе составлял нам компанию — по всей Европе известен в качестве импрессарио, чьи театральные постановки пользуются большим успехом. Взвесив «за» и «против», решил не тратиться на привоз его труппы в Россию — репертуар специфический, в основном из комических оперетт. Так-то тоже искусство, но мне как-то отечественная классика ближе.
Отужинав, я попрощался с премьером и другими англичанами, чмокнул Марго ручку, Вильгельму — пожал, и на высокотехнологичном электрическом лифте отбыл в номер. Велев слугам подождать с переодеванием — а ну как сфотает кто меня «в неглиже»? — и вышел на балкон, пощупать атмосферу уже почти ночного Лондона. Туман скрывал панораму Темзы, смазывал огни курсирующих по ней кораблей, приглушал уличные шумы. Что ж, Альбион действительно туманен. А вот панорамный вид на Темзу скорее минус, чем плюс — вонища стоит жуткая! А что здесь летом творится?
Глава 25
Премьер не соврал — день реально выдался солнечным и безветренным. Позавтракав, мы с Марго, Вильгельмом, немецкой императрицей Августой Викторией и другими важными шишками каретами отправились во дворец — засвидетельствовать свое сочувствие королеве перед церемонией отпевания, для которой придется переместиться в Виндзорский дворец.
— Снизу — туман, сверху — смог, а в середине они смешиваются, — поделился я наблюдением.
— Это тусклое пятно могло бы даровать этому гниющему от сырости острову хоть немного тепла, если бы англичане не загадили даже небеса! — пробурчал Вильгельм.
Рурская область на контрасте с промышленной застройкой и купажом Лондона кажется чуть ли не альпийской деревенькой.
— Милый братец, тебе всего тридцать два года, но бурчишь ты мастерски! — поддела его Маргарита.
Посмеялись, Вилли благожелательно улыбнулся — самоиронии за пределами таких триггеров как рука и «при Бисмарке внешняя политика была круче» не чужд.
С утра я успел ответить на большую кипу приглашений на всё подряд — основная масса продиктована принципом «авось прокатит», потому что посещать карнавалы на задворках Лондона (после траура) и прочую ерунду мне не по рангу и вообще неинтересно. Из важного — трехстраничный эквивалент классического сообщения «Привет, как дела? Может встретимся?» от французского президента. На него ответил согласием — завтрашним утром будет в самый раз.
Карета наехала на выбоину в мощеной камнем дороге, мы подпрыгнули, культурно чертыхнулись, и кайзер тоже решил поделиться наблюдением:
— Кузен, ты заметил, как осунулись лица наших конвойных?
Ну так братаются с соответствующим обмыванием.
— Это наши могут! — хохотнул я.
Вилли в долгу не остался:
— Наши могут не хуже!
Свой народ кайзер любит, и не раз делился историями своей учебы в гимназии с детьми крестьян и бюргеров — такой вот педагогический эксперимент.
— Наши, — тихо, словно про себя повторила Маргарита на русском.
Привыкает, что «наши» для нее это теперь те, кто носит шапку из барашка. К Конвою претензий нет — да, выпивают, но по очереди, без урона делу. Ну и вообще за бугром мне в этот исторический момент безопаснее — если англичане или австрияки (а у других нос не дорос до таких операций) решат разобраться со мной насовсем, они сделают это руками моих подданных — либо прикормленных аристократов, либо подговорив отягощенного идеалами идиота.
В центре Лондона мы столкнулись с высокотехнологичной новинкой — светофорами. Конкретная модель запатентована, но сделать свой аналог легко. Пока не нужно, но в ближайшем будущем, когда мы с Вилли (не сами, а как положено — через исполнителей) построим русско-немецкий автоконцерн с конвейерной сборкой как у мистера Форда, станет нужно.
Так-то и чисто усилиями своих подданных могу, и автомобиль все равно получится сильно лучше того, что у конкурентов, но тут есть проблема — пересесть с лошадки на гражданский автомобиль это дорого, и ёмкость внутреннего рынка ограничена. Ограничена — значит мелкосерийное производство, с риском в какой-то момент проиграть берущим массой конкурентам — работать десять-двадцать лет в «минус» я могу себе позволить, но не хочу. На паях с немцами проще, потому что к нашему добавятся их и союзные рынки. Ну и «среднего класса» в Германии сейчас больше, чем у нас.