Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам
Шрифт:
20 декабря Лили Брик записала в дневнике:
«Читал "Баню" в реперткоме – еле отгрызся».
23 декабря исполнялся месяц со дня подачи текста «Бани» в Главрепертком, но никакого решения там ещё не приняли. Это вселяло тревогу.
24 декабря Лили Юрьевна записала:
«…осложнения с разрешением к постановке "Бани"».
В тот же день (24 декабря) в ленинградской «Красной газете» появилась рецензия, которая то ли восхваляла Сельвинского, то ли «подкалывала» Маяковского:
«“Пушторг” – одно из глубочайших явлений советской поэзии. “Пушторг” – произведение великое».
А 23 декабря в Париже состоялась свадьба виконта Бертрана дю Плесси и Татьяны Яковлевой, о чём Маяковскому тотчас поспешили сообщить – и Лили Юрьевна, узнавшая
Видимо, в те же дни произошла встреча с Маяковским тогдашнего ответственного редактора газеты «Известия» Ивана Михайловича Гронского (Федулова), который был всего на год моложе Владимира Владимировича. Он потом написал:
«Одна из таких встреч произошла в Доме Герцена, на одном из банкетов художников. Я заказал ужин… Приходит Маяковский. Он поздоровался со мной, я предложил ему сесть. Маяковский не сел, топтался на месте, жевал папиросу. Я говорю: "Какая муха вас укусила?" – "А что такое?" – "Вы же явно в расстроенных чувствах".
Перекинулись несколькими словами, и неожиданно Маяковский меня спрашивает: "Скажите, Иван Михайлович, будете вы меня печатать? "Я говорю: "Владимир Владимирович, приходите ко мне в «Известия», домой, если хотите, приходите, почитаем, обсудим и решим, что, где и как надо печатать". Он продолжал стоять, продолжал топтаться на месте. Я говорю: "Знаете, Владимир Владимирович, а может быть, вам стоило бы отдохнуть? Поезжайте-ка куда-либо… Я вам дам командировку, деньги, всё вам устрою, что необходимо". – "Нет, я не поеду никуда", – отвечает Маяковский. Я говорю: "Может быть, стоит поехать за границу? Я вам командировку за границу дам". – "Никуда не поеду. Никуда, никуда не поеду", – такой был ответ Маяковского».
О том, что состояние Маяковского внушало тревогу, Гронскому было хорошо известно. Он потом написал об этом: «Мне говорили его друзья о том, что он болен, что он в очень тяжёлом таком нервном состоянии… Я и верил и не верил рассказам. Но когда я увидел Маяковского действительно больным, я понял, что надо как-то устроить ему отдых».
Пост ответственного редактора «Известий» давал Ивану Гронскому большие возможности, о которых он сам говорил: «Устроить командировку и визы мне было более чем легко: я просто позвонил бы Ягоде, мы с ним на Совнаркоме рядом сидели, дружили. Я бы сказал: "Генрих Григорьевич, надо дать Маяковскому разрешение на поездку за границу". И этого было бы достаточно, чтоб все остальные организации согласились и дали разрешение на поездку за границу… Допустим на одну минуту, что одно из учереждений, которые должны были дать разрешение на поездку Маяковского за границу, одно из учреждений заартачилось, стало бы возражать. Тогда я позвонил бы по вертушке 1-2-2 и сказал: "Иосиф Виссарионович, вот я хочу направить Маяковского за границу, он болен. Надо дать ему возможность передохнуть и отдохнуть". Я получил бы ответ: "Дайте распоряжение от моего имени, чтоб это было сделано. Немедленно". И всё».
На том банкете в Доме Герцена находились и друзья-коллеги Маяковского, о которых Гронский написал:
«Ко мне подходит Асеев, с которым я дружил, говорит: "Иван Михайлович, как-то надо Володе помочь. Он не в своей тарелке. Он болен. Причём, по-видимому, болен очень серьёзно. Какой-то надлом"… Потом Пастернак подошёл, и вновь Асеев и Пастернак просили заняться Маяковским».
А у Вероники Полонской репетиции над спектаклем «Наша молодость» шли полным ходом, что тоже отражалось на самочувствии и настроении Маяковского:
«Стал он очень требователен, добивался ежедневных встреч, и не только на Лубянке, а хотел видеть меня и в городе…
Помню, после репетиции удерёшь и бежишь бегом в кафе на Тверской и видишь, за столиком сидит мрачная фигура в широкополой шляпе. И всякий раз – неизменная поза: руки держатся за палку, подбородок на руках, большие тёмные глаза глядят на дверь.
Он говорил, что стал посмешищем в глазах официанток кафе, потому что ждёт меня часами. Я умоляю его не встречаться в кафе. Я никак не могла обещать ему приходить точно. Но Маяковский отвечал:
– Наплевать на официанток, пусть смеются. Я буду ждать терпеливо, только приходи!»
Маяковский написал для Электрозавода «Марш ударных бригад», напечатанный в заводской газете 4 января 1930 года:
«Раздувай / коллективную / грудь-меха,лозунг / мчи / по рабочим взводам.От ударных бригад / к ударным цехамот цехов / к ударным заводам…Энтузиазм, /разрастайся и длисьфабричным / сиянием радужным.Сейчас / подымается социализмживым, / настоящим, / правдошным».В этих строках уже чувствуется, что над ними не работал опытный (грамотный) редактор. Такой, каким много лет был для поэта Осип Брик.
В декабре Маяковский написал ещё одно стихотворение, направленное против Бриков, назвав его «Любители затруднений». Начиналось оно с описания главного героя:
«Он любит шептаться, / хитёр да тих,во всех / городах и селеньицах:“Тс-с, господа, / я знаю – / у нихкакие-то затрудненьица”».Далее вокруг этого главного героя возникала «орава», не скрывавшая своей радости:
«Собрав / шептунов, / врунов / и вруних,переговаривается / орава:“Тс-с, господа, / говорят, / у нихзатруднения. / Замечательно! / Браво!”»Заканчивалось стихотворение (его напечатал в первом номере 1930 года журнал «Крокодил») призывом:
«Республика / одолеет / хозяйств несчастья,догонит / наган / врага.Счищай / с путей / завшивевших в мещанстве,путающихся / у нас / в ногах!»Самое последнее стихотворение, написанное в 1929 году, называлось «Тревога»:
«Враг /разгильдяйство / не сбито начисто.Не дремлет / неугомонный враг.И вместо / высокого, / настоящего качества —порча, / бой, / брак…Сильным / средством / лечиться надо,наружу / говор скрытненький!Примите / против / внутренних неполадоквнутреннее / лекарство / самокритики.Иди, /работа, / ровно и плавно.Разводите / все пары!В прорванных / цифрах / промфинпланазабьём, / заполним прорыв!»