Главные преступления советской эпохи. От перевала Дятлова до палача из Мосгаза
Шрифт:
Калачяны, наверное, одни из немногих смертников, кого многим и по-настоящему было жаль. Даже следователям и судье. Они никого не убили и не покалечили, а всего лишь… совершили самое дерзкое в истории СССР ограбление Госбанка. Вынесли из хранилища полтора миллиона рублей — тогда новенькие «Жигули», мечта каждого советского человека, стоили всего 7 тысяч.
В 70-е расстреливали за кражу у государства даже 10 тысяч рублей. Что же говорить о полутора миллионах! Судья, зачитав смертный приговор, обратился к братьям: «Мне очень жаль, но я ничего не могу сделать».
В понедельник, 8 августа 1977 года, работники Госбанка Армении в Ереване, как обычно, открыли дверь хранилища наличных средств на втором этаже. Это была комната-сейф: глухие бетонные стены, пронизанные датчиками сигнализации, и тяжелая стальная дверь, ее сенсоры выведены на пульт охраны и в отделение милиции. Деньги здесь хранились прямо на стеллажах: казалось, что постороннему проникнуть сюда невозможно. Да и не грабят в СССР банки, разве что сберкассы иногда…
Но в тот день служащие изменили отношение к слову «невозможно». На полу хранилища валялись куски бетона, а в потолке зияла дыра. Маленькая, разве что кошка в нее пролезет. Пачки денег на стеллажах были разбросаны, многих не хватало. Было ясно, что в хранилище побывало отнюдь не домашнее животное. С потолка из дыры свисала веревка с аккуратно, через каждые 60 сантиметров завязанными узлами. На полу валялись победитовые сверла, ручная дрель-коловорот, зубило и… раскрытый детский зонтик. В углу валялись пять пустых бутылок из-под минеральной воды «Джермук». Комната наверху была предназначена для отдыха сотрудников банка. Дверь взломана, паркет над дырой аккуратно вскрыт. Но нигде не было ни одного отпечатка пальцев.
Только к концу дня в банке подсчитали пропавшие деньги. 1 миллион 525 тысяч рублей — гигантская сумма. 110 пачек новеньких сторублевок, 50 пачек пятидесятирублевок, 30 пачек купюр по 25 рублей и 100 пачек «червонцев». Десятирублевки уже были в употреблении, а все остальное, как следовало из описи, только вышло из-под печатного станка. О происшедшем немедленно доложили наверх. Дошло до ЦК партии и лично Леонида Брежнева. Руководство страны было в шоке: такого в СССР еще не было, потому что просто не могло быть.
Как воры пробрались внутрь? Рядом с банком стоял жилой дом, его стена вплотную прилегала к стене финансового учреждения. А на расстоянии трех метров от окон третьего этажа — крыша другого дома. Все окна третьего этажа оборудованы решетками. Но в банке шел ремонт, и в те выходные одно из окон в коридоре третьего этажа было пустым. Рабочие сняли и раму, и решетку, но не успели водрузить обратно до конца рабочего дня. Эти аксессуары так и стояли в коридоре.
Напрашивалось предположение, что преступник… прыгнул с крыши в это окно? Неужели это возможно? Высота потолков в банке — 4 метра, если бы прыжок не удался, преступник рухнул бы с 10-метровой высоты на асфальт. Сыщики специально пригласили на крышу спортсмена-гимнаста, чтобы тот оценил вероятность такого прыжка. Стоя на краю, атлет сказал:
— Прыгнуть, наверное, можно. Но я бы не рискнул.
Изучив версию прыжка со всех сторон, сыщики все-таки решили остановиться на ней. Другого способа попасть на третий этаж банка просто не существовало.
Несколько недель проверялись крупные и средние покупки служащих. Но недели кропотливой работы результатов не дали. Конечно, мелкие грешки водились и за сотрудниками банка, но не такие, чтобы всерьез подозревать их в ограблении века.
Допросили с пристрастием дежуривших у банка милиционеров. Внутри охраны не было — все закрыто и под сигнализацией. Пункт милиции на улице, милиционеры должны бодрствовать и каждые полчаса ходить вокруг здания и проверять, все ли в порядке. Но наряд на это дежурство традиционно считался среди милиционеров «поездкой на дачу». Не родился еще тот человек, что рискнет сюда залезть, нечего зря напрягаться.
В общем, милиционеры долго отнекивались, а потом сознались: ночью они заперлись в своей будке и спали. Так же, как делали все их сменщики. Милиционеров этих, конечно, уволили. Но к разгадке тайны кражи это не приблизило.
Что же делать? «Висяк», «глухарь» на 1,5 миллиона. Но была одна зацепка. Большую часть суммы преступники взяли в пачках новеньких, только отпечатанных сторублевых купюр. У них была одна серия — АИ. Выяснив это, следователи сразу отправили во все сберкассы, рестораны и магазины страны телеграммы: в случае получения такой сторублевки немедленно сообщать в милицию. В Москву тоже ушел запрос: нельзя ли приостановить обращение банкнот серии АИ. Решение непростое, вывести из обращения на неопределенный срок нужно порядка 14 миллионов рублей. Но Брежнев, не сомневаясь ни секунды, подписал бумагу.
В ту самую минуту, когда дорогой Леонид Ильич водил пером по бумаге, Николай Калачян, высокий плотный 26-летний парень с красивым мужественным лицом, тоже ломал голову над проблемой банкнот серии АИ. Он понимал, что две эти буквы могут вывести сыщиков на него и брата. «Эх, надо было брать больше пачек мятых червонцев, — сокрушался он. — Но не пойдешь же теперь обратно в хранилище и не попросишь поменять. Ладно, я что-нибудь придумаю. Всегда придумывал».
Коля Калачян всегда сочетал в себе ум и изобретательность с одной стороны и смелость, бесшабашность и презрение к закону — с другой. Он родился в Красноярске в 1951 году в семье инженера. Семья хлебнула лиха. Когда мальчику было 11 лет, отец заболел раком. Уходил долго и мучительно, мать возила его по целителям и врачам, доставала зарубежные препараты, отдавала на лечение все деньги, продавая даже мебель, посуду и ковры. Но денег все равно не хватало. Николай жил впроголодь, он смотрел на сытых и румяных сверстников и проклинал свою нищенскую судьбу.