Главный бой

Никитин Юрий Александрович

— Не прощаю. Почему так долго? Ведь обещались взять их столицу и сровнять ее с землей в первый же день!.. Почему медлят? Ведь богатыри, кто по своей воле, кто по нашей подсказке… далеко за пределами… А двое, которые в Киеве, убили друг друга? Или не убили?

— Убили, Ваша Божественность!

— Так в чем же дело?

— Увы, Ваша Божественность. Откуда-то в Киеве появились неведомые богатыри. Из неведомых, как говорят, земель. Ну, неведомых, как мы знаем, нет, это странствующие герои, которые ищут племена послабее, чтобы захватить и

основать свое королевство. У них свой кодекс чести, у варваров это в крови, так вот эти каким-то образом взяли на себя обязательство служить Киеву…

Базилевс побагровел. Видно было, как кровь ударила в лицо, красной пеленой застлало глаза.

— Сколько их?

— Увы, Ваша Божественность, даже больше, чем отбыло на заставы. Этот город привлекает бродяг, как когда-то привлекал город беглых рабов и разбойников на берегу Тибра, в котором рабы освобождались от рабства, а разбойники от наказания. Потом этот город стал великим и благословенным Римом… В Киев приезжают всякие. Многие остаются. К несчастью, взамен тех, кого мы сумели… удалить из города, пришли не менее сильные.

Базилевс с шумом перевел дыхание. Лицо все еще оставалось багровым, но в глазах появился прежний хищный блеск.

— К счастью… К счастью, на Киев идет такая сила… что никакие заезжие герои не в состоянии спасти этот обреченный город!

Спархий низко поклонился. К счастью, у базилевса хорошее настроение. А то, что степняки гибнут тысячами и тысячами под стенами Киева, — тоже прекрасно. В империи только бы вздохнули с облегчением, если бы печенеги и кияне перебили друг друга, а последний из оставшихся в живых — удавился от тоски.

Ночью над Киевом разразилась гроза. Гром грохотал еще с вечера, но с полуночи небо словно раскалывалось от страшного грохота. Молнии блистали сперва как далекие безобидные зарницы, потом все ярче, наконец от слепящего непрерывного блеска начали болеть глаза, а огромные ветвистые деревья из белого шипящего огня в мгновения ока вырастали между темным низким небом и такой же темной землей.

Шипело, грохотало, в двух местах занялись крыши. Молнии били часто, Владимир сам видел, как взметнулась вода в луже, оттуда повалил пар, а через мгновение там в выемке дымилась черная выжженная земля… которую тут же заполнил ливень мутной водой.

Утром с городской стены было видно, как на вершине холма разожгли огромные костры числом семь. Четверкой волов втащили по склону огромную жертвенную плиту. Тот приземистый старец, на которого Белоян указал как на старшего, явился с кучей помощников. Ему подавали мешочки, он бросал в огонь по одному и парами, пламя вспыхивало то синим, то зеленым, а то и вовсе фиолетовым.

— Колдует, — определил Белоян.

Владимир покосился с едва сдерживаемым раздражением. Стоило брать медвежью личину, если такая мысль кажется верховному волхву открытием.

— Да нет, просто чешется, — ответил он саркастически.

Белоян всмотрелся, покачал огромной головой:

— Не-а,

колдует!.. Если бы чесался, то это по-другому. Чешутся не так. Как будто не знаешь, как чешутся. Сам же как пес скребешься, хоть и князь…

На холм вереницей повели связанных людей. Крохотная искорка сверкала в руках полуголого человека, явно лезвие топора. Отрубленные головы, не собирая в корзины, тут же насаживали на шесты. Кровь щедро плескали ведрами на плиту. Отсюда со стены та выглядела все такой же серой, словно все жадно впитывала.

Помощники неведомого мага вырывали сердца жертв, бросали в огонь.

— Что он творит? — спросил Владимир обеспокоенно. — Не люблю колдовство!.. Иной раз, чтобы избавиться от этого… непонятного, готов перебить всех грамотных.

Белоян невольно провел пальцами по толстой медвежьей шее. Все-таки он и волхв, и просто грамотный.

— Не знаю, — ответил он убито. — Но хотел бы, чтобы этот неизвестный колдовал поближе к нашим стенам!

— Зачем?

— Ну… Если бы Лешак Попович здесь оказался, мог бы стрелой достать…

Владимир зло скрипнул зубами. Что у него за волхв, если больше рассчитывает на удачный выстрел из лука, чем на свою волшбу?

На том берегу реки, на высоком покатом холме резали толпами несчастных, Владимир уже не смотрел, как вдруг деревянный пол под ногами затрещал, башня качнулась. Снизу донесся тяжелый вздох, будто вздохнула сама земля. Прокатился затихающий подземный гул.

На холме чародей вздымал руки, виден был разинутый в крике рот. Помощники как один повалились на землю. А залитый кровью влажный склон холма внезапно зашевелился, словно под землей проснулись и заходили гигантские черви.

Чародей закричал снова, помощники на четвереньках отползли, исчезли. Мокрый склон внезапно взбугрился темными кучками, словно гигантские кроты стремились наверх. Заблистали кончики шлемов, появились головы, плечи, а затем и странно серые люди… а под ними такие же серые кони!

Странные всадники поднялись, словно их вытолкнула земля. Верховный маг подвигал руками, его помощники торопливо прибежали с лоханями свежесобранной крови, с размаху выплескивали их на всадников. Из-за туч пробился луч солнца, ударил в склон. Красные лица заблестели, но даже отсюда, со стен Киева, было видно, что лица всадников остались неподвижными, словно вырезанные из камня.

Владимир с беспокойством ухватился за перила, выдвинулся, едва не вываливаясь. Белоян сопел за спиной.

— Не нравится мне это, — процедил Владимир. — Это ведь не люди вовсе… Попробовать бы ударить хотя бы малой дружиной!

— Не успеешь.

— Что-то зришь?

— Эти всадники… — проговорил Белоян, глаза его не отрывались от странных людей и коней, — эти Каменные Всадники… не долго будут каменными…

— Этого я и страшусь! — крикнул Владимир. Он перебежал на другую сторону башни, крикнул во двор страшным голосом: — Дружина! На коней!!!