Главный герой. Сборник рассказов
Шрифт:
– Здравствуйте! – ответил игривый женский голос. – Меня зовут Людмила. Чем могу вам помочь?
Копыль объяснил.
– Ой, какой приятный баритон, – кокетничала Людмила. – Да, мы делаем такие операции, приезжайте.
…
Анна Марковна без стука ворвалась в кабинет молодого хирурга, оперировавшего Копыля. Регистраторша Люся молниеносно соскочила со стола и оправила короткую юбку:
– Здрасьте! – Люся боком протиснулась в коридор.
Анна Марковна ногой захлопнула за ней дверь:
– Гамлет, ты показания Копыля читал?
– Я всё
– Что здесь написано? – Анна Марковна постучала пальцем по планшету перед носом у хирурга.
– Два testiculus, – прочитал Гамлет. – Да в чём дело?
– Testiculus – это единственное число, придурок!
– Э, у меня с латынью всегда было не очень, – Гамлет развёл руками и сощурил глаз, мол, чего вы хотите?
– У тебя и с русским «не очень», – Анна Марковна нависла над Гамлетом.
– Там «два» написано… же, – Гамлет, отстраняясь, качнулся и упал вместе со стулом.
– Два?! Если за тебя Люська бумаги заполняет, пусть хоть группу крови правильно пишет! Тебя не учили, что истории для прокурора заполняются?
– Где учили? – Гамлет барахтался между столом и стеной. – Зачем прокурора?
– Вы себе лет на двадцать назаполняли! Иди и пришивай обратно за свой счёт, что ты Копылю лишнего отрезал! – Анна Марковна пнула Гамлета в бедро.
– Ай! У меня нет счёт! – заскулил он.
– Пойду, у директора поищу, – Анна Марковна вышла в коридор, не закрыв дверь.
В кабинете директора двое мужчин в одинаковых чёрных костюмах вынимали из шкафов папки, неспеша просматривали содержимое и складывали их в коробки. Анна Марковна, привыкшая не вникать в дела директора, не обратила внимания ни на его серое лицо, ни на всклокоченные седые волосы. Она красочно и подробно обрисовала халтуру Гамлета. Директор поднял на Анну Марковну страдальческий взгляд:
– Анечка, (в паузе послышалось: «Твою мать!») клинику закрывают, счета арестованы. Дайте вашему Копылю контейнер, в другой клинике пришьют, я договорюсь. А заплатим ему, когда сможем.
Добитая Анна Марковна плюхнулась в кожаное кресло:
– Может, ему оба отдать тогда?
– Можете отдать оба. Но реципиент деньги уже перевел. Не пересадим – убьёт.
– А как же, если клиника…
– Вы свободны, Анечка (послышалось: «Пошла на…»), – перебил её директор.
…
С другой клиникой директор не договорился. Не успел, наверное. Копыль обращался сам, но ему отказывали или заламывали неподъёмные цены. Делать нечего, продали квартиру. Заплатили. Открыли контейнер. По запаху стало ясно, что пришивать уже нечего. Копыль потребовал вернуть деньги. Ему ответили, мол, дело не быстрое, звоните. Звонил он усердно. А потом нашли в договоре козявку, убившую последнюю надежду наповал.
И пошли они с Копылихой петь в электричках и переходах. Через год начали выступать по кафе да ресторанам, на свадьбы их звали. Вместо фанерного домика на самозахваченном участке подняли кирпичный коттедж. Землю в собственность оформили. «Лексус» купили. Мыться стали
Большой вес
В нашем обществе я имею большой вес. В этом корень моего одиночества. Да, мужчины с вожделением сверлят взглядами мое литое тело, но мало кто осмеливается подойти. А уж увлечь меня могут лишь единицы.
Особенно хорош был последний. Как он ласкал, как поднимал и кружил меня! Как мне нравилось ощущать его мощные толчки, когда он брал меня сверху! А какое блаженство делать это перед зеркалом! Подниматься и опускаться под его напором и чувствовать, как его сила превращает закристаллизованную в меня энергию в инерцию страстных движений. Вверх–вниз!
Но мои мужчины уходят, не прощаясь. Еще теплая от прикосновений, я смотрю на их спины, и, в такт шагам, во мне медленно затухают вибрации восхитительной неги. И наступает одиночество. Холодная, неуютная пустота. Но у меня чугунные нервы и я не чувствую ее, только понимаю, что она есть. Понимать – хуже, чем чувствовать. Чувства сгорают, а от понимания можно избавиться, только сойдя с ума.
Подруги, знаю, подтрунивают надо мной, мол, поди, возьми её. Но за вес уважают. Они-то сами калибром помельче и мужичок вокруг них вьётся пожиже. Но постоянно. Понимаете? Весь день около них толпы поклонников. Обидно бывает. Завидую.
Постойте-ка! Это же он – моя последняя пассия! Его кожа божественного цвета! Вены струятся по его предплечьям и бицепсам! Мы снова вместе! Бери же меня скорее! Возьми меня сверху! Я хочу ощутить твои техничные толчки. Вверх–вниз!
Еще полный волнительного напряжения, он нежно ставит меня на пол, учащенно дышит, его грудные мышцы играют и переливаются под кожей. Я жду. Я готова! Там, где царствовал космический холод одиночества, бушует невиданной силы пожар желания, разогревая меня изнутри. Моей природе, вообще, свойственно раскаляться. И мы повторяем! Ещё. Ещё. Ещё.
А вы, мои легковесные подружки, знайте, что хоть я и смешна, не даваясь в руки неумёх с потными ладошками, вознаграждение за моё терпение многократно пропорционально весу, который я имею в нашей качалке, потому что среди вас я единственная – трёхпудовая гиря!
Хвосты и гривны
Рыбалка в Штормовом – что угодно, только не промысел. Каждый день местные выходят на один и тот же мысок. Приносят снасти и мебель – скамейки, стульчики, банкетки. Забрасывают спиннинги в лазурную даль, где на переломе отмели, дескать, кефаль «пасётся». Сидят. Ждут. Клюнет у кого, остальные тут как тут. Топчутся, судачат, обмывают. Но за день клюёт раз-другой, не больше. Поэтому часа через три пьют уже просто за удачу. Отдыхающие на выдержанные годами рыбацкие традиции смотрят по-разному – кто с уважением, кто с восхищением.
Конец ознакомительного фрагмента.