Главы о любви
Шрифт:
С. 51). В данной главе констатируется, что чистый ум, озаряемый Откровением Бога Слова, может прозревать и будущее тварного мира в его идеальной основе.
60 Сочетание апофатизма (непознаваемости Бога в Его сущности) и катафатизма (познаваемость Бога через Его действия или «энергии») составляет сущностную черту богословия всех восточных отцов Церкви. «Бог имманентен и трансцендентен одновременно: имманентность и трансцендентность взаимно друг друга предполагают. Чистая трансцендентность невозможна: если мы постигаем Бога как трансцендентную причину Вселенной, значит Он не чисто трансцендентен, так как само понятие причины предполагает понятие следствия. В диалектике Откровения имманентность позволяет нам именовать трансцендентное. Но не было бы и имманентности, если бы трансцендентность не была, в глубинах своих, недоступна» (Лосский В. Н. Догматическое богословие //Богословские труды. 1972. Сб. 8. С. 133).
61 Термин («томление», «тоска», «влечение») в аскетической письменности часто
62 Выражение … предполагает, скорее всего, что здесь речь идет о логосах, предсуществующих в Боге и составляющих «умопостигаемый мир», являющийся своего рода «образцом» для мира чувственного. Идея эта сама по себе не новая: она
развивалась, в различных аспектах, поздними платониками, Филоном Александрийским и некоторыми христианскими писателями. Но, как отмечает И. Дальме, в отличие, например, от Прокла и Дионисия Ареопагита, учение о логосах преп. Максима антропологически ориентировано и вставлено им в широкий контекст сотериологического учения об «обожении» человека (см.: Dalmais I.-H. La theorie des «logoi» des creatures chez S. Maxime le Confesseur // Revue des Sciences Philosophiques et Theologiques. 1952. T. 36. P. 245–246). Данное учение покоится на различии в Боге «сущности» и «энергий». Это различие является онтологической основой мистического богословия восточных отцов Церкви, получившего классическое завершение в миросозерцании св. Григория Паламы. Как указывает архиепископ Василий (Кривошеин), среди его предшественников был и преп. Максим, у которого имеется развитое богословское учение о «не имеющих начала» свойствах Божиих, «существенно созерцаемых около Бога», о «разумных основаниях тварных существ» , содержимых Божественным Умом. «Все эти начала, – как пишет Палама в своем синтезе патристической мысли, – не являются ничем другим, как разумными основаниями и образцами тварных существ, причастными для них, но исключенными из них и превосходящими их, как существующие и предсуществующие в Творческом Уме и в соответствии с которыми все было создано» (цит. по: Василий (Кривошеин), архиеп. Святой Григорий Палама – личность и учение (по недавно опубликованным материалам) // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. 1960. № 33–34. С. 111–112). Это различие до преп. Максима провел еще св. Григорий Нисский, который говорит о тех, которые «окрест Божественной природы» , подразумевая под ними Божественные «энергии» (см.: Krivochein В. Simplicite de la nature divine et les distinctions en Dieu selon S. Gr'egoire de Nysse // Studia Patristica. 1985. Vol. 16, pt. 2. P. 389–411).
63 Здесь преп. Максим цитирует 38-е Слово св. Григория Богослова (PG. Т. 36. Col. 317). См. русский перевод: Сет. Григорий Богослов. Слово 38, 8 // Святитель Григорий Богослов, Архиепископ Константинопольский. Творения: В 2 т. Т. 1. М., 2007 (Полное собрание творений святых отцов Церкви и церковных писателей в русском переводе; т. 2). С. 444 (далее – Сет. Григорий Богослов. Творения).
64 Наречие аттедю'ттао'тщ (оно встречается и в 1 Кор. 7:35, где переводится «без развлечения») указывает на «собранность» («нерассеянность») молитвы. О ней говорит и Евагрий: «Когда ум начинает сосредоточенно молиться, тогда вся брань, ночью и днем, завязывается вокруг яростного начала души». В другом месте того же сочинения Евагрий высказывается так: «Великое дело – молиться сосредоточенно, но еще более великое – сосредоточенно петь псалмы» ('Evagre le Pontique. Trait'e pratique. P. 646, 654).
65Схолия: «Потому что как в вере нет никакого основания для неверия, так и в естественных логосах не содержится ничего противоразумного. Плодом осуществления заповедей является действенное слово. Прочти 81-ю главу, и удовлетворишься».
66Букв.: деятельный метод . Ср. Евагрий: «Делание есть духовный путь, очищающий страстную часть души. Деятельное осуществление заповедей недостаточно для совершенного исцеления сил души, если преемниками этих заповедей не станут умные созерцания, соответствующие им» ('Evagre le Pontique. Trait'e pratique. P. 666). И у Евагрия, и у преп. Максима (который в данном случае во многом зависит от Евагрия) подчеркивается единство делания и умосозерцания, причем первое естественно предшествует второму. Схожую мысль четко выражает и св. Исаак Сирин: «Как человек составлен из двух частей, то есть из души и тела, так и все в нем требует двоякой заботы, сообразно с двойственностью его состава. И поелику деятельность везде предшествует созерцанию, то невозможно кому-либо возвыситься до области этого высшего, если самим делом не исполнит прежде низшего» (Творения иже во святых отца нашего аввы Исаака Сириянина, подвижника и отшельника, бывшего епископом христолюбивого града Ниневии. Слова подвижнические. Сергиев Посад, 1911. С. 251).
67Схолия: «Он говорит, что естественное созерцание заповедей, или чистая любовь к ближнему, освобождает от себялюбия и самодурства соблюдающих эти заповеди. А ведение сущих избавляет обладающих им от забвения и неведения. Посредством всего этого, учитывая трехчастность души, осуществляется всякая добродетель, когда это происходит соответственно разуму и естеству; когда же происходит вопреки им, то возникает всякий порок. Помни, что неведение, себялюбие и самодурство являются первоисточниками и родителями всякого порока. Их учредил в нас лукавый, воспользовавшись злоупотреблением [естественных] сил [души] в нас».
68 В данном случае преп. Максим использует термин («мерило», «мера», «степень») как синоним понятия («состояние», «устроение», «положение»).
69Букв.: производит (осуществляет) такое озарение . Здесь предвосхищаются идеи, получившие распространение в позднейшем исихазме, где Божественный свет, как «энергия» Бога, не сводится к чувственному или умопостигаемому свету, но превосходит их, озаряя и просвещая в то же время и чувство, и ум. См.: Lossky V. In the Image and Likeness of God. L.; Oxford, 1974. P. 58–61.
70 Судя по контексту, преп. Максим здесь отождествляет «логосы» (свойства), которые окрест Бога, с – отражениями, образами, «манифестациями» Его.
71 Понятие (обычно переводится как «самолюбие», но лучше – в качестве обозначения порока – «себялюбие») играло значительную роль уже в античной этике, причем Аристотель проводит различие между духовно-благородной «филаутией» («самолюбием» как источником нравственного совершенствования) и вульгарно-материальной «филаутией» (пороком). В дальнейшем «филаутия» обычно ассоциировалась только с пороком, в том числе и у христианских авторов. Ориген, например, считал ее источником всякого зла в людях. Но преп. Максим в своем нравственном учении восстановил разграничение, проведенное некогда Аристотелем, и у него имеются высказывания о «филаутии»-добродетели. То есть «духовном» самолюбии, отождествляемом им с высшей любовью к Богу. В данном случае, конечно, речь идет о «филаутии»-пороке, которая определяется как & (букв.: страсть к телу). См.: Hausherr I. Philautie. De la tendresse pour soi `a la charit'e selon saint Maxime le Confesseur. Roma, 1952. P. 5–56.
72 Здесь подразумевается уже упоминавшаяся антропологическая триада: то – – , восходящая к Платону. Но у преп. Максима встречается и иная трихотомическая схема психологии: vovg – Xoyog – шойуочд, восходящая к перипатетизму. См.: Thunberg L. Microcosm and Mediator: The Theological Anthropology of Maximus Confessor. Lund, 1965. P. 184–206.
73 Под в данном случае подразумевается Господь. Аналогичное словоупотребление встречается у преп. Макария Египетского, увещающего братии «быть вплоть до смерти подражателями Господа, во всем ставшего для нас образцом и примером и в смерти победившего смерть» (Maharios/Symeon. Reden und Briefen. Bd. I. S. 136).
74 Зло в данном случае преп. Максим определяет как то . То есть как болезненное и страдательное состояние нашего естественного умозрения. Проблеме зла он уделяет особый экскурс в «Вопросоответах к Фалассию» (см.: Quaestiones ad Thalassium. P. 29–35), где отрицает субстанциальность зла. Из предшественников преп. Максима в подобном решении проблемы зла можно указать на св. Григория Нисского, который указывает, что зло не берет свой исток в воле Божией, но возникает в нас, когда мы удаляемся от блага. Зло, согласно св. Григорию, есть этическая, а не онтологическая категория (поэтому зло = пороку), вследствие чего определяется как «отсутствие добродетели» и состоит «в лишенности блага» (см.: Gr'egoire de Nysse. Discours catechetique. P. 32, 38). Поэтому в аксиологическом и онтологическом плане зло-порок и добродетель несравнимы, Евагрий выражает это очень четко: «Было [время], когда зла не было , и будет [время], когда его не будет Но не было [времени], когда не было добродетели, и не будет [времени], когда ее не будет» ('Evagre le Pontique. Scholies aux Proverbs // Sources chretiennes. P., 1987. № 340. P. 152). И в целом для отцов Церкви «зло действительно есть недостаток, порок, несовершенство; не какая-то природа, а то, чего природе недостает, чтобы быть совершенной. В аспекте сущностном отцы считают, что зла не существует, что оно есть только лишение бытия». Но, не имея места среди сущностей, зло «не только “недостаточность”, в нем есть активность. Зло не есть природа, но состояние природы, и в этом высказывании отцов заключается большая глубина. Таким образом, оно есть как бы болезнь, как бы паразит, существующий только за счет природы, на которой паразитирует» (Лосский В. И. Догматическое богословие. С. 161). Об этом паразитическом характере зла и высказывается в данной главе преп. Максим.