Глаз бури
Шрифт:
– Ты попробуешь еще?
– попросил Джошуа.
– Может быть, - сказала она, снова повернувшись к нему.
– Но мне нужно осторожно расходовать свою силу. Нам предстоит огромная борьба.
– Она повернулась к отцу Стренгьярду.
– Теперь, отец мой, пойдемте со мной. Нам нужно кое о чем поговорить. Вам было поручено дело, которое может обернуться очень тяжким бременем.
– Я знаю, - сказал Стренгьярд тихо. Они вдвоем отошли, оставив Джошуа в глубоком раздумье. Деорнот понаблюдал за принцем некоторое время, потом пошел к своему плащу.
Таузер, который лежал рядом, метался и бормотал - его мучили кошмары.
–
– …Итак, - закончил Джошуа, - есть луч надежды. Если валада Джулой считает, что там мы найдем убежище…
– …И нанесем удар королю, - рявкнул Изорн, грозно нахмурившись.
– …Да, и попытаемся возобновить борьбу, - продолжал Джошуа, - тогда мы так и должны поступить. Нам все равно некуда идти. Когда мы сможем идти, мы покинем лес и перейдем Верхние Тритинги, направляясь на восток к Скале прощания.
Воршева, бледная от злости, открыла рот, как будто желая что-то сказать, но заговорила герцогиня Гутрун.
– Зачем нам вообще покидать лес, принц Джошуа? Зачем проделывать такой долгий путь, чтобы обнаружить себя на равнине?
Джулой, сидевшая рядом с принцем, кивнула.
– Вы задаете хороший вопрос. Одна из причин - та, что м1ы сможем идти по равнине вдвое быстрее, а время дорого. Мы должны покинуть лес, потому что запрет, который не допускает сюда норнов, нам не на пользу. Это земли ситхи. Мы пришли сюда, потому что спасали свои жизни, но оставаясь здесь долго, мы привлечем к себе внимание. Ситхи не любят смертных.
– А норны разве не станут нас преследовать?
– Я знаю места в лесу, которые укроют нас, пока мы не дойдем до лугов за лесом, - отвечала колдунья.
– Что касается Верхних Тритингов, не думаю, чтобы норны настолько обнаглели, чтобы средь бела дня перейти на равнины. Хоть они и бессмертны, но их гораздо меньше, чем людей. Король Бурь живет в ожидании веками, думаю, у него есть терпение попридержать свою-полную силу в тайне от смертных еще немного. Нет, похоже, что нам следует бояться сейчас армии Элиаса и тритингов.
– Она повернулась к Джошуа.
– Ты, возможно, знаешь это лучше меня: тритинги сейчас служат Элиасу?
Принц покачал головой:
– Они непредсказуемы. На тех землях много кланов, и трудно разобраться в их преданности даже собственным танам. Кроме того, если мы не будем сильно отдаляться от леса, мы можем вообще не встретить ни души. Территория их обширна. Когда он закончил, Воршева встала и удалилась, исчезнув за купой берез. Джошуа проследил за ней взглядом, затем постоял, слушая, как Джулой отвечает на вопросы о Сесуадре.
Воршева прислонилась к стволу березы, со злостью сдирая похожую на бумагу бересту. Джошуа довольно долго стоял, наблюдая за ней. Ее платье превратилось в лохмотья, оборванные до самых колен. Ее нижняя юбка была тоже разорвана на повязки. Как и все они, она была грязна, в густых черных волосах полно сучков и травинок, руки и ноги покрыты царапинами, рана на руке перетянута грязной окровавленной тряпкой.
– Почему ты сердишься?
– спросил он. Голос его был мягок.
Воршева резко обернулась, глаза ее были широко раскрыты.
– Я сержусь? Отчего? Ты дурак!
– Ты меня избегаешь с того самого мгновения, как
– Когда я ложусь рядом, ты ведешь себя как священник, почуявший грех. Разве так ведут себя влюбленные?
Воршева занесла руку, готовая дать ему пощечину, но он оказался слишком далеко.
– Влюбленные?
– она задохнулась, произнеся это слово так, как будто ей было от него тяжело и больно.
– Кто ты такой, чтобы говорить со мной о любви? Я ради тебя отказалась от всего, а ты так говоришь со мной.
– Она провела рукой по лицу, оставив на нем грязную полосу.
– Все эти жизни в моих руках, - промолвил принц медленно.
– И на моей совести. Мужчины, женщины, дети - сотни погибших в развалинах Наглимунда. Возможно, я держался на расстоянии с момента падения замка, но это оттого, что мысли мои были мрачны, меня преследовали души умерших.
– С момента падения замка, говоришь?
– прошипела она.
– С этого момента ты обращался со мной как с уличной девкой. Ты со мной не разговариваешь. Ты обращаешься к кому угодно, только не ко мне. А по ночам ты приходишь ласкать меня! Ты что, купил меня на базаре, как покупают лошадь? Я пошла за тобой, чтобы быть свободной и любить тебя. Ты никогда не обращался со мной по-хорошему. Теперь ты тащишь меня обратно, чтобы выставить мои стыд напоказ!
– Она залилась злыми слезами и быстро ушла за дерево, так чтобы принц не видел ее лица.
Джошуа был озадачен:
– Что ты говоришь? Кому показать твой стыд?
– Моим соплеменникам, дурень!
– воскликнула Воршева. Ее голос отдался эхом по лесу.
– Моим соплеменникам!
– Тритингам… - протянул Джошуа.
– Ну конечно.
Она вышла из-за дерева, как злой дух, глаза ее сверкали.
– Я туда не пойду! Бери свое крошечное королевство и иди, куда хочешь, но я так позорно в свою родную землю не вернусь, такой… я не вернусь!
– Она гневно указала на свое рубище.
Джошуа кисло усмехнулся:
– Это глупо. Посмотри на меня, сына великого короля Престера Джона! Я похож на чучело! Ну и что? Я вообще сомневаюсь, что мы кого-то из твоих увидим. Да если бы и увидели, так что? Твоя гордыня заставит тебя лучше умереть в лесу, чем показаться в лохмотьях каким-то возницам на дорогах?
– Да!
– воскликнула она.
– Да! Ты считаешь меня полной дурой! Ты прав! Я ради тебя бросила свой дом и земли своих отцов! А теперь ты предлагаешь мне вернуться туда побитой собакой? Я лучше тысячу раз умру, чем переживу такой позор! У меня уже и так ничего не осталось, так ты еще хочешь видеть, как я ползаю на коленях?
– Она рухнула на колени.
– Так вот, я тебя умоляю, не ходи в Верхние Тритинги. Или, если все же пойдешь, оставь мне пищи на некоторое время, и я пройду к этому месту лесом.
– Это полное безумие, - возмутился Джошуа.
– Ты разве не слышала, что сказала Джулой? Если ситхи не поймают тебя как незаконно перешедшую границу, тебя схватят норны и сделают что-нибудь похуже.
– Тогда убей меня.
– Она потянулась за Найдлом, висящим на поясе Джошуа.
– Я умру, но не пойду к тритингам.
Джошуа поймал ее за запястье и заставил выпрямиться. Она извивалась в его руках, пиная его ноги своими, обутыми в сильно поношенные и замызганные туфельки.
– Ты ведешь себя, как ребенок, - сказал он сердито и отклонился от ее удара.
– Ребенок с коготками.