Глаз урагана

Донской Сергей Георгиевич

– Жизнь покажет, – погрустнела Лена.

Все голубоглазые блондины Скандинавии были не в состоянии заменить ей нормальную семейную жизнь. Вступая в брак, они не подозревали, что брачные узы могут причинять страдание, как силки, в которых запутываются глупые зверюшки. Постоянное напряжение и боль. Единственный способ облегчить себе существование – поменьше дергаться.

– Ну, до встречи, – сказал Галатей, поднимаясь с сиденья. – Я еще позвоню.

– Номер тот же, но в конце семерка вместо пятерки, – быстро сказала Лена. – Удачи. Я ужасно соскучилась. Я тебя задушить

готова, так соскучилась. И задушу однажды. – Она засопела в трубку. – Потому что так дальше нельзя. Это невыносимо.

– Задуши, – согласился Галатей, выходя из вагона. – Но очень медленно и нежно, ладно?

– Ладно. Казню не сразу. Сперва хорошенько помучаешься.

Тьфу-тьфу-тьфу! До чего договорились! Есть темы, которых разведчики избегают, как суеверные люди избегают поминать черта.

– До связи, – сказал Галатей, прошел вдоль рельсов несколько шагов и бросил мобильник в зарешеченный канализационный люк.

Телефонная связь – ненадежная связь. И обходится порой чересчур дорого.

* * *

Площадь Тахрир, соседствующая с самым большим восточным базаром Хан-аль-Халили, была шумна и многолюдна, как фойе театра перед премьерой скандальной постановки. Пестрая публика переговаривалась на всевозможных языках и наречиях. Из-за мечети доносился нестройный хор торговцев, предлагающих золото, шелка и пряности. Где-то ревел верблюд. Играла громкая музыка. Среди туристов крутились вымогатели, то слезно клянчащие, но нагло требующие бакшиш. Отметив, что среди них есть несколько юрких пацанов, Галатей обогнул площадь по периметру и свернул в темную улочку, где не было ни сувенирных лавочек, ни ювелирных магазинов. Лишь в самом начале сидели несколько людей, разложивших на асфальте чудовищных размеров бюстгальтеры, пестрые халаты и полотенца с пальмами и львами.

Здесь Галатей обзавелся традиционной арабской одеждой, обезличивающей владельца, если смотреть на него издали. Вчера он не брился, сегодня тоже, так что завтра зарастет трехдневной щетиной и еще больше уподобится местным мужчинам.

Галатей не успел и рта раскрыть, как один из уличных торговцев затараторил по-английски, интуитивно угадав в прохожем потенциального покупателя. Правда, он ошибся насчет его национальности, но, заслышав русскую речь, моментально перестроился:

– О, Москва-матушка! Катюша, Волга, спасибо, на здоровье. Бери куфия, не пожалеешь. Ясир Арафат носил такую.

– У тебя покупал? – усмехнулся Галатей.

– У меня, у меня, – закивал торговец. – Пять… нет, шесть лет назад. – Он выставил соответствующее названным годам число пальцев. – Берешь арафатка?

Он беззастенчиво лгал, но вранье на каирских базарах не возбраняется, а приветствуется. Воровать здесь нельзя – за украденный кошелек могут убить на месте. Зато хитрить и жульничать – всегда пожалуйста.

Галатей присел, чтобы порыться в ворохе куфий. Они представляли собой мужские головные платки, которые носят поверх ажурной шапочки-такыйи. Клетчатые «арафатки» выглядели экзотично, но для маскарада не годились – в таких ходят преимущественно сирийцы и палестинцы. Египтяне предпочитают носить белые чалмы, вернее, накидки, закрепляемые обручами из конского волоса. Очень удобно. При желании свисающие складки закрывают половину лица и затеняют глаза.

– Сколько? – спросил Галатей, сделав выбор.

Он заговорил на арабском языке, давая понять, что не является наивным туристом, с которого можно драть три шкуры. И все равно торговец непомерно завысил цену. Он не мог иначе. И если бы Галатей, не торгуясь, выложил бы деньги, почувствовал себя уязвленным до глубины души. Не для того торговец просиживал на улице до поздней ночи, чтобы молча зарабатывать на жизнь. А пообщаться? А поспорить? А посоревноваться, кто кого?

– Дорого, – сказал Галатей и сбросил цену вдвое.

– О, Аллах! – взвизгнул торговец, хватаясь за голову. – Это грабеж! Пожалей меня, несчастного!

– А кто пожалеет меня? Ты? Тогда назови настоящую цену.

– Ниже цен во всем Каире не сыщешь! Во всем Египте!

– Это потому что ты торгуешь порченым товаром, – нахально заявил Галатей, отыскал на накидке микроскопическую дырочку, ткнул в нее пальцем и вновь уменьшил сумму.

Сошлись на той, которая была названа Галатеем первоначально. Затем затеяли жаркие дебаты по поводу длинной рубахи-галабеи с широкими рукавами. Она была немаркая, серенькая, с простенькой вышивкой.

– Супер, супер! – кричал торговец, прикладывая рубаху к груди. – Отличная галляби, можешь год носить, не снимая. Всего двести паундс, и она твоя.

– Не пойдет, – молвил Галатей.

– Тогда даю дишдаш в придачу.

Он вытащил из кучи одежды мятые штаны. Галатей выпрямился и сделал вид, что уходит. Штаны ему были не нужны. В Египте часто мелькает национальная одежда, но в ней причудливо сочетаются восточный и европейский стили. Так, многие мужчины носят пиджаки поверх галабей, а те, кто вынужден ходить в костюмах, непринужденно шаркают шлепанцами, напоминающими «вьетнамки». Прямо на босу ногу и непременно, чтобы пятка выступала наружу. В таких далеко не убежишь, поэтому Галатей собирался ограничиться головной накидкой и просторной рубахой.

– Ах, какие дишдаш! – надрывался торговец, соблазняя обращенную к нему спину покупателя. – В таких хоть на свадьбу, хоть на свидание.

Галатей неохотно обернулся.

– Только галабея, – бросил он через плечо. – Восемьдесят фунтов.

– Сто пятьдесят!

– Уговорил. Сто.

– А, знай мою щедрость! – крикнул египтянин, делая широкий жест купца. – Забирай!

Так Галатей и поступил. А минуту спустя, держа в руке желтый пакет с черной арабской вязью, отправился дальше.

За углом его ожидало зрелище, которое он и ожидал увидеть. Нестройная шеренга проституток, растянувшаяся на длину квартала. Молодые и старые, жирные и костлявые, низенькие, рослые, черноволосые, смуглые, светлые, веснушчатые, кривоногие, грудастые, болтливые, молчаливые, пьяные, трезвые, уродливые, смазливые. Казалось, все вокруг было пропитано дичайшей смесью духов, косметики, пота, ментола, шоколада, карамели и лука, отвращения и похоти, надежды и ненависти, охотничьего азарта и жертвенного смирения.