Глаза из серебра
Шрифт:
– Дорогой капитан Кидд, вы ошиблись, я не следила за вами.
Его синие глаза насмешливо блеснули:
– Ну тогда простите. В Лескаре я страдал манией преследования и еще не отошел от нее.
– Здесь вам не Лескар, капитан.
– Вы правы, тасота. Там никто не знаком с шахматами. – Он на миг нахмурился. – Только интеллектуалы в Лескаре играют в шахматы, но за время пребывания там я не встретил ни одного.
Наталия осторожно улыбнулась:
– Не могу себе представить, как можно не играть хотя бы раз в неделю. А два года без шахмат
– Ведь сказано: ад – это место, где нельзя играть в шахматы.
– Со времени приезда в Муром вы играете, конечно? Он отрицательно покачал головой:
– Медвежьи гусары вашего отца, конечно, грозные воины, они храбро сражались и выгнали лескарцев из Крайины. А между сражениями времени хватало только на то, чтобы отоспаться, а не на шахматы, ведь игра – это то же сражение.
– Но ведь шахматы учат стратегии и тактике? Малачи с улыбкой указал жестом на картину:
– Да, учат, но на поле боя защита Лескара более живая, чем в игре, а у императора Лескара пешек больше восьми.
Она опустила веер, прикрывая грудь:
– Может быть, мы с вами сыграем? Завтра, в Марозаке?
– Ваше приглашение – честь для меня, тасота, но… – Малачи оглядел комнату.
– Но что?
– Дозволяется ли это приличиями?
Наталия оглянулась: многие смотрели в их сторону. Стального цвета мундир Малачи с пурпурными кантами и нашивками и золотыми пуговицами заметно выделялся на фоне белой зимней формы офицеров Крайины. Ее бледно-лиловое платье цвета лаванды гармонировало с пурпурной отделкой его мундира, и они неплохо смотрелись рядом.
Она нахмурилась, удивленная его беспокойством:
– А что тут неприличного? Он опустил глаза в пол:
– Наш разговор, мне кажется, привлек внимание других. Вы – тасота, а я простой илбирийский священник.
Наталия с легким смешком начала обмахиваться веером.
– Вы обращаете на себя внимание, вас ведь все тут знают, капитан Кидд. Я, конечно, тасота, но при таком количестве братьев и сестер и кроме меня есть кому сесть на трон. Вы красивы, молоды, элегантны, на вас большой спрос среди придворных дам. Значит, вы представляете собой угрозу для толстых, старых, лысеющих нарашалов, их молодым женам целыми днями нечем заняться. У нас считается, что вы как жрец Волка дали обет безбрачия.
– Не понял вас? – искренне удивился Малачи.
– Ваш обет безбрачия у некоторых вызывает сочувствие, для некоторых это вызов.
– Но ведь я не игнатианец, не доннист, не неотиец – я не давал обета безбрачия.
– Однако вы избежали ловушек и приглашений к соблазнительницам, известным своими пороками и красотой.
По лицу священника медленно расползлась улыбка:
– Ага, понял. Пытаясь понять, почему я отказываюсь посещать развлечения…
– Ваше сопротивление можно объяснить только обетом безбрачия. – Из-под полуопущенных век она оглядела комнату. – Сейчас всем интересно – смогу ли я соблазнить вас.
– Сколько вам лет? – Малачи смотрел на нее, скрестив руки на груди.
Наталия грациозно сложила веер.
– Весной будет шестнадцать, – Она старалась сохранить ровный тон, но ее вывел из себя его вопрос, и ответ прозвучал подчеркнуто. – В моем возрасте многие придворные дамы уже были замужем и родили своих первенцев.
– Я не усомнился в том, что вы достигли брачного возраста, – объяснил он. – Моя мать родила меня как раз в шестнадцать лет. Меня поразила зрелость суждений и ваше умение себя держать.
Она улыбнулась и перестала прятаться за веером:
– В Марозаке взрослеешь или очень быстро, или очень медленно, или никогда. – Наталия слегка прикоснулась веером к его плечу. – Итак, данная тасота соблазнит вас нарушить клятву?
Малачи засмеялся в искреннем удивлении:
– Если бы я был по обету принужден к безбрачию, на меня бы очень подействовало искушение. И хотя женщины здесь самые красивые и загадочные, я на службе своего короля. Значит, не имею права участвовать в интригах самых приятных и невинных. А для меня как священнослужителя полезно подвергнуться искушению и устоять. Не встречаясь с муромскими дамами, я, да и они тоже, получаем больше шансов на вечное спасение.
– А иначе окажетесь в аду, – засмеялась Наталия, – где нет шахмат.
– Вы меня понимаете, тасота Наталия.
– «А еще лучше пойму после того, как сыграем, капитан Кидд», – сказала я ему.
Наталия тихонько вздохнула, наблюдая, как сестра вертится перед зеркалом.
Марина критически осмотрела себя в зеркале и кивнула:
– Было бы у меня тогда, в Муроме, это платье, я бы заставила твоего жреца Волка нарушить обет безбрачия. Ну, и сегодня вечером оно вполне сойдет.
– Для этого, Марина, недостаточно красивого платья.
– Ну да, сестренка, – с торжеством засмеялась Марина и клюнула сестру в щеку. – Я бы за ним побегала, но ты была так увлечена. Мне очень понравилось, как он поощрял твое увлечение игрой.
Наталия сощурилась:
– Просто тебе не пришлось по душе то, что у него не возникло желания потворствовать твоим увлечениям.
– Ты даже не представляешь, насколько права, Наталия. – Старшая сестра отложила красное платье на кушетку и взяла в руки платье цвета морской волны. – А это для тебя. Приложи-ка: идет к твоим глазам. Постой, не двигайся, я посмотрю со стороны. Подумай о чем-нибудь приятном и улыбнись.
– Твое желание для меня – закон.
Она старалась вспомнить свою последнюю поездку во Взорин, но заметила, что мысли все время возвращаются к Малачи. Жрец Волка неохотно принял ее приглашение, и в течение следующих полутора месяцев они играли не реже одного раза в день. Наталия обнаружила, что он сильный противник и изобретательный игрок, хотя регулярно проигрывал ей. Игра с ним была полна неожиданностей. К концу этого срока партии все чаще кончались ничьей, а в последний день своего пребывания в Муроме Малачи даже выиграл у нее.