Глаза погребенных
Шрифт:
— Это называется предчувствием…
— Вот-вот, правда?.. И вам, должно быть, интересно будет узнать, каким вы мне приснились: вы были не то в колеснице, не то в карете — экипаж этот походил на театральный зал, даже кресла расставлены ярусами: театр катился на огненных колесах, а в упряжке — клубы дыма. В колеснице были мужчины и женщины, а в руках у них — знамена, плуги и винтовки…
— Там был и я?
— Да, да, и вы кричали: «Вперед, люди!.. Люди, вперед!»
— Что ж, друг мой, все вполне объяснимо. Вы видели во сне колесницу в тот момент, когда я будил вас, и персонаж вашего сна слился с моим образом. Однако мне хотелось бы думать,
— В триумфальной колеснице?..
— Да, друг мой… — И гость, заметно взволнованный, встал и обнял дона Непо. — Если все это происходило в триумфальной колеснице, пусть вашими устами глаголет истина… — И тут же, чуть отстранившись от дона Непо, попросил: — Не спешите поздравлять меня, до триумфа еще далеко… Лучше ущипните!.. Ущипните меня, теперь я хочу убедиться, что не сплю!..
IV
— Три… три… три… утра уж наступило…
— Сосут и сосут эти грин-н-н…
Так и замерло это слово в разинутом рту Анастасии. «Грин-н-н» — звоном погремушки отдалось в переносице. «Грин-н-н…» — задержалось в рассеченных, разбитых губах. Не могла она сразу сообразить, где еще была боль — «гринн-н-н-н…» — пока не поднялась и не выплюнула первый кровяной сгусток, за которым, разбавленная слюной, потекла жидкая кровь, горячая, клейкая.
Полицейские янки ловко прыгали с подъехавшего военного грузовика — некоторые, не дожидаясь, когда машина остановится, соскочили на ходу, — и штурмом захватили бар «Гранады»; остальные ворвались через боковую дверь, к которой прильнула было мулатка, пытаясь разглядеть, что происходит в зале. Каски, ботинки, кожаные ремни — все заплясало под взлетавшими резиновыми дубинками, под кулаками, пинками; удары сыпались сверху и снизу, справа и слева.
А возле бокового входа с трудом подымалась с земли мулатка. Ее никто не собирался избивать — очищая себе путь, янки так основательно стукнули ее по спине, что она свалилась и, падая, ударилась лицом о косяк двери, в которую подглядывала, как перепившиеся верзилы пытались линчевать бармена: он осмелился отказать им.
Линчевание предупредил наряд военной полиции; выручив из беды перепугавшегося насмерть бармена, полицейские принялись выгружать гигантов из бара: их вытаскивали, подхватив под мускулистые ручищи, — и рыжие и белобрысые головы раскачивались, как подвешенные горшки с медом; волокли пьянчуг — и огромные ножищи чуть не вспахивали землю. Вдребезги пьяных, лежавших неподвижно, будто сраженные в битве, поднимали и, придерживая на весу, тащили до ближайшего грузовика, одного из тех, что каждую ночь — совсем как муниципальные мусоросборщики — подбирали пьяных солдат в барах, кабачках, клубах, погребках и в домах терпимости.
Это была обычная «молниеносная операция». На какое-то время в баре стало легче дышать. Но вот нагрянула новая компания гуляк; сначала они танцевали в салоне, а когда кончился вальс трех часов утра, заняли со своими партнершами освободившиеся места и потребовали виски, пива, рома, коньяку. Сменившийся бармен не стал их ограничивать.
Анастасиа кончиком языка потрогала рассеченную губу и, сплюнув кровь, невнятно пробормотала:
— Сосет и сосет это отродье…
Мальчик, успевший при появлении военной полиции юркнуть в ближайший подъезд, возвратился, как только миновала опасность.
— Те-етенька, что с тобой?..
— Заткнись, несчастный!.. Разве не видишь?.. Написать бы жалобу… да кому только?..
— В полицию? — наивно спросил малыш.
—
— А церковь-то сейчас закрыта…
— То, что кипит в душе, я скажу и с паперти. Разве господь не услышит меня? Подобру потребую от него. Каждую пятницу мы тратимся на свечи ему, и он должен оберегать нас… Что он думает? Бросил нас на произвол судьбы — и живи как хочешь! Нас, у кого ни еды, ни крова, кто бродит, будто Вечный жид, и совсем не потому, что неимущий, — не дерьмо же мы, в конце-то концов! И не потому, что мы хуже всех, подонки какие-нибудь! Во всем виноваты проклятые гринго! Это они нас выкинули с наших земель на побережье, теперь там заправляет «Платанера».
Появление дона Непо Рохаса, который направлялся домой, придерживая велосипед за руль, заставило ее забыть о малыше.
— Я рассказываю племяннику, — обратилась она к дону Непо, — о тех счастливых временах, когда у нас были свои земли, свой дом, свое имущество. Ах да, вы еще не знаете, как я стала козлом отпущения в этой заварухе, что разыгралась в баре!
— Чепуховый скандальчик! — воскликнул Непомусено. — Чуть не дошло до расправы над барменом. Хе! Но и наши тоже не промах, сразу же решили вступиться за сеньора Минчо: повара схватили ножи, судомойки — ведра с кипятком, пошли в ход и топоры, и вертела, и кочерги… кто-то стал даже разливать бензин в пустые бутылки… до сих пор не успокоились, не хотят приступать к работе, пока не получат гарантий…
— А когда нагрянула военная полиция… — начала Анастасиа.
— К счастью! — оборвал мулатку дон Непо, как только та заохала, жалуясь на боль в разбитой губе и в зубах. — К счастью, нагрянула, а то не дай боже, что было бы! Беда лишь, что в суматохе я забыл пакет с продуктами для вас…
— Когда нагрянула военная полиция… — настойчиво повторила Анастасиа, сплевывая кровь, — я была у двери сбоку, и они меня так двинули по спине, что если бы я не уперлась руками в стену, не быть мне в живых… И знаете, еще вовремя успела опереться — руко… мойник не разбила. Не то лежать бы мне в холодной могиле и встретились бы только на том свете, поминай как звали… — Она вздохнула. — Аи, боже мой, Иисусе из церкви святой Клары, до каких пор мы будем терпеть от них!..
— Что верно, то верно — обобрали они нас на побережье, хоть и много времени с тех пор прошло…
— А кажется, будто случилось вчера, — проворчала мулатка.
— Вот чего я не припомню… — рассеянным тоном, но явно не без задней мысли произнес дон Непо, — расквитались ли мы с ними?
— Черта с два! Выгнали нас, и все тут… Мы еще должны благодарить их за то, что хоть живы остались… Лучше бы убили, чем оставили вот так… нищими! — вздохнула Анастасиа.
— Значит, не расквитались…
— Ни тогда, ни потом… Как это по-нашему говорится… «Чос, чос, мо йон, кон!» Вы знаете, что это означает?.. Нас бьют… руки чужие нас бьют!..
Слегка опираясь на руль велосипеда, дон Хуан Непо шел рядом с толстозадой мулаткой, тащившей за руку мальчишку, который дремал на ходу. Тени следовали за тенями посреди улицы: в столь поздний час уже опасно было идти по тротуару, мало ли кто мог притаиться в подъездах. На всякий случай лучше шагать по мостовой, забытой в эту пору и прохожими и проезжими.