Глаза ворона
Шрифт:
Озадаченный комментарием Ментора, Кай не сразу сформулировал ответ:
— Ничего. В смысле, я спросил Его Темность. Один раз. А он заклеил мне рот.
— Заклеил рот? — Почудилось Каю или в голосе Ментора действительно прозвучал подавленный смешок?
— Ну, да. Он глянул только так… своим особеннымвзглядом. Ну у меня губы и склеились. На остаток дня. Ни сказать ничего, ни поесть, — Кай не стал углубляться в болезненные подробности, включавшие дубину кухонного тролля Хруча, отнюдь не расценивавшего молчание подчиненных как золото.
— Что
Кай снова рассматривал свои ноги. Казалось, он уже выучил расположение чернильных пятен и ссадин наизусть. Внутри у него все горело, будто Ментор только что высыпал пуд соли на старую, но еще не зажившую рану.
— Херре, а… а может у волшебников родиться ребенок, лишенный магических способностей?
Ментор ответил не сразу, а когда заговорил, голос его звучал неожиданно мягко:
— История о таком по крайней мере не упоминает. С поколениями сила может идти на убыль, может, наоборот, прибывать, но такого, чтобы она, как вода, ушла в песок… — Черная тень Ментора, укороченная полуденным солнцем, коротко пожала плечами.
Вот и все. И не о чем больше было говорить. И все же Кай снова разлепил непослушные губы:
— Я вот тут думал, херре… — Он поднял голову и встретил стальной взгляд Рыца, — может ли быть, что Мастер ошибся?
В зеркальном забрале Ментора качнулись отражения облаков:
— Людям свойственно ошибаться. Это в их природе. Мастера ошибаются только однажды.
Кай коротко кивнул. Смысл ответа был ему слишком ясен: новое знание ничего для него не меняло.
— Я пойду, херре. Меня уже на кухне заждались, — он чинно поклонился и, едва дождавшись ответного кивка Рыца, зашагал вдоль нагретой солнцем стены. Настроение Кая по шкале от великолепного до паршивого покоилось на «средней поганости». Риск опоздать и остаться без обеда грозил столкнуть его на нижнюю границу.
ГЛАВА 4,
или Как прибить тролля
Высунув голову из-за угла курятника, Кай окинул быстрым взглядом кухонный двор. Там не было никого, кроме двух жирных боровов, мирно хрюкавших в тени дровяного сарая. Должно быть, гоблины на кухне сейчас вторили боровам, набивая пасти ячменной похлебкой. Желудок мальчика нетерпеливо забурчал. Мысленно дав ему приказ заткнуться, Кай углубился в решение сложнейшей внутренней дилеммы. Ввалиться в кухню, сияя цветом ультрамарин, и дать гоблинам лишний повод для насмешек или смыть проклятые чернила и, возможно, явиться к пустому котлу?
Желудок отказался повиноваться и начал революцию. Внутреннему взору Кая представились ухмыляющиеся рожи соплеменников Триллебёлле и Буллебёлле, скандирующие в унисон:
Обогнув угол курятника, Кай шмыгнул к колодцу в центре двора. С разбегу повис на тяжелом вороте, навалился всем телом, потянул на себя и продолжал это интересное упражнение, пока наполненное ведро не появилось, покачиваясь, над краем колодезного сруба. Опасливо косясь на дверь кухни, Кай поспешил опрокинуть содержимое ведра себе на голову.
Ледяная вода вышибла воздух из легких. Чернильные струи побежали по булыжникам двора, собираясь в лазурные лужи. Схватив горсть соломы, Кай принялся, как одержимый, тереть свои руки, лицо и спадающие до плеч космы. После нескольких минут лихорадочных усилий он критически осмотрел результат. Бледно-голубые пятна отчетливо выделялись на фоне красной, воспаленной кожи. Великолепно! Теперь он напоминал типичную жертву бубонной чумы!
Трясущимися от холода руками мальчик вывернул новое ведро на себя. По двору зажурчали веселые ручейки, булыжники у ног сияли всеми оттенками синего. Едва сгибающимися пальцами Кай подцепил третье ведро, поставил на край колодца и заглянул в его глубину. С темной поверхности воды на него пялился абсолютно голубой мальчишка. Высокие скулы, горбатый после давнего перелома нос, нечесаная грива, теперь свисавшая печальными сосульками — грязно-белыми и лазуревыми вперемежку. И то самое, непоправимое, — черные, как беззвездная ночь, глаза. Слишком большие для узкого, худого лица. Без просвета белков. Без радужки. Глаза урода.
Тяжелая капля сорвалась с кончика Каева носа и плюхнулась в ведро. «Бульк!» Мальчишка на дне моргнул белыми, почти невидимыми ресницами, невероятно огромные глаза стали, казалось, еще больше и… разбились на черные осколки, разбежались кругами по воде.
— Хей, Упырь! Красоту наводишь?
— Ошибочка вышла! Мы-то думали, у него папаша ишак был. Ан нет, видать, урод от каракатицы морской уродилси.
— Во-во! А хто тут нос задирал: он честным гоблинам, мол, не чета, кровь у него голубая! А на самом-то деле она у него чернильная!
— Три не три, а от наследства не отмоесся!
«Гоблины, тролль их побери!» Не отвечая, Кай размахнулся и послал содержимое ведра через двор.
Струя ледяной воды ударила прямо в цель. Шутники взвизгнули и наперегонки ломанулись обратно в кухню, толкаясь в дверном проеме. Тяжелая створка захлопнулась, и во дворе снова воцарилась тишина. Мальчик горько усмехнулся. Гоблины ненавидели воду, и даже пить предпочитали не ее, а самогонную медовуху. Но его самого они ненавидели еще больше.
Кай не брался утверждать, что существа эти, с которыми ему довелось делить и стол, и кров, злы по природе. На этот счет и в книгах не было единого мнения. Но в одном он был уверен: замковые гоблины ненавидели его всей душой, ну или тем, что у них вместо нее было. Ненавидели за его человеческое происхождение; за особое положение в Замке, которого удостоил сироту Мастер Ар; за часы, проведенные с Рыцем вне кухни в обучении воинскому искусству и книжной премудрости. Иными словами, просто за то, что Кай был чужаком, и ему позволили выжить.