Глазами, полными любви
Шрифт:
Общажный вольный быт не только наложил в детстве определенный отпечаток на личность Наташи, но сопровождал ее на продолжении многих лет жизни. Как ни мечтала она об уютной оседлой домашней жизни, верховный планировщик ее судьбы строил маршрут по своему усмотрению. Сначала семью родителей бросало с одного места на другое, затем сама Наталья уехала учиться в другой город, где пришлось поселиться в студенческом общежитии.
В Кемерове она поступила в вуз с довольно-таки дебильным названием «Институт культуры». Естественно, все студенчество «Кемерухи» именовало учебное заведение не иначе как «институт культуры и отдыха». Впрочем, этому вузу еще относительно повезло с наименованием. Студентов
После окончания Института культуры молодая специалистка Наталья начала работать в библиотеках Новокузнецка, Новосибирска. И всюду, почти до тридцати лет, ее сопровождала все та же узенькая коечка, утлая лодочка в бурном общежитском бедламе. Первую собственную крышу над головой Наталье удалось заиметь почти в бальзаковском возрасте. Однокомнатную квартиру (не без протекции отца) предоставил номерной оборонный завод, где она отработала несколько лет.
По-видимому, с младенческого же возраста, со времен сельхозинститутской общаги зародилась у нее любовь к хождению в гости, интерес к другим людям, их житью, быту. Отца после окончания вуза отправили по распределению в тьмутаракань – в село Усть-Ламенка, притаившееся на краю болот и лесов Венгеровского района. Наташа с младшей сестрой оказались под попечительством все той же прабабушки Анисьи.
На новом месте жительства линия поведения не менялась. Улизнув при первой возможности от едва таскавшей ноги няньки, сестрицы принимались шататься по деревне. А когда начинал чувствоваться голод, забредали в первый попавшийся двор, в котором не слышался собачий лай, и старшая на голубом глазу заявляла:
– Покормите нас, мы директоршины дочки!
Само собой, их кормили. Коровы в то время имелись в каждом дворе. Стакан молока и кусок хлеба, дабы подкрепить силенки малолетних странниц (тем более «директоршиных дочек») легко могла найти любая хозяйка.
Прабабушка Анисья в их новом доме появилась не сразу. Вначале родители попытались отправить детей в детский сад и ясли. Наташе запомнилось, как няньки делали отчаянные попытки насильно кормить ее манной кашей. Делалось это так. Когда вся малышня вставала из-за стола, «директоршину дочку» хватали в охапку, утаскивали на кухню, сажали на колени какой-то тетке в белом халате, и та начинала толкать девочке в рот ложку с отвратительной скользкой субстанцией. Неизвестно, какая причина лежала в основе тех сеансов пыток, но манная каша еще долгое время вызывала у Наташи рвотный рефлекс.
Помимо всего прочего в так называемом детском саду почти не было игрушек. С детьми никто особо не занимался, во время прогулок они уныло бродили по огороженной территории, не зная чем себя занять. Самые младшие совали в рот и за шиворот другим детям песок из песочницы. Более старшие толклись возле единственной деревянной горки, периодически всаживая занозы в ноги и попы. Однажды мальчик из их группы нашел возле забора куст белены и решил попробовать вкус ядовитых ягод. К счастью, ребенка откачали. Родители шум поднимать не стали, в то время это было не принято.
Проведя несколько дней в детской «резервации», Натка стала категорически отказываться от посещения этой богадельни для малолетних. Пару раз отцу удалось перехитрить девочку. Утром к дому подъезжала плетеная из ивового прута легкая пролетка, запряженная роскошным цвета воронова крыла жеребцом. Она служила молодому директору совхоза персональным транспортом.
Когда дочь закатывала истерику, отказываясь идти в ненавистный детский сад, Алексей Михайлович садился рядом с возничим и ласково подзывал ее:
– Наточка, хочешь на лошадке прокатиться?
Ничего не подозревающая девочка сразу успокаивалась, легко вскарабкивалась в пролетку, но всякий раз поездка заканчивалась возле ограды садика. Там отец сдавал ревущего ребенка на руки злобным теткам, а сам уезжал на работу. Но после нескольких сеансов откровенного бунта родители смирились. Из Новосибирска вызвали подмогу в лице прабабушки Анисьи.
* * *
Почему секретаря комсомольской организации крупного вуза, получившего «красный» диплом, загнали в такую глухомань, Наталья так никогда и не узнала. Пока отец был жив, не приходило в голову спросить. Да и вряд ли бы он ответил с полной откровенностью. Очевидно, для подобного распределения имелись свои резоны. В 1956 году ветры сталинских времен все еще давали о себе знать. Не исключено, недавнего студента загнали в «ссылку» по веским причинам.
Кто знает, возможно, Алексей Михайлович, будучи по природе человеком добрым, честным и открытым, заступился за кого-то или перешел кому-нибудь дорогу. Вряд ли найдется в России семья, где не хранились бы своя тайна или печальная память, связанные с суровой жизнью страны довоенных, военных и послевоенных лет. Факт остается фактом: судьба закинула молодую семью из крупного сибирского города в жуткую глушь.
…Вид Усть-Ламенки Наталья Алексеевна за давностью лет припомнить уже не могла, но воспоминание о старой кирпичной б а не, стоявшей на берегу небольшой реки, с о хранилось ясно.
– Интересно, – думала она, поворачиваясь поудобней на жес т кой вагонной постели, – сохранилась ли еще та баня, в которой м е ня, только что выловленную из воды, успокаивала и отогревала сердобольная банщица? Если бы не эта добрая женщина, замети в шая маленькую девочку, барахтавшуюся в воде рядом с подломи в шимися мостками, не лежать бы мне се й час на этой полке…
Помимо бани запомнился старый деревянный дом, выделенный семейству для житья, потемневшие от времени сараи с навесами в просторном дворе, покрытом летом мягкой травкой-муравкой. Под одним из навесов, приделанном к сараю, летом часто сидела на стуле мама в легкой соломенной шляпке – молодая, красивая, с вышивкой в руках. Взрослые говорили: «Анне нельзя находиться на открытом солнце». Видимо, у нее уже тогда было что-то не в порядке с легкими.
В другом сарае жили индюки. Один из них, самый большой, являлся злейшим Наткиным врагом. Стоило ей выйти зимой во двор в теплых штанишках ярко-алого цвета, он принимался гоняться за девочкой по двору. Однажды, не заметив рядом своего недоброжелателя, девочка приспустила «революционные» шаровары и присела на корточки по неотложному делу. Невесть откуда взявшаяся тварь подкралась сзади и пребольно клюнула ребенка в голую попу! С ревом и невыносимой обидой в душе Наташа бросилось домой.