Глазами, полными любви
Шрифт:
* * *
В целинный совхоз семья, не успевшая оправиться от бед, приехала в разгар хрущевской оттепели, в 1960 году. Страна дышала романтикой, надеждами, была полна верой в собственные силы. Первый человек в государстве – смешной колобкообразный товарищ Никита Сергеевич Хрущев уверял подданных: «Нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме!» Многие ему верили. Бесплатный хлеб на столах в столовых казался первым шагом на пути к обществу всеобщего изобилия и счастья.
В каждом общественном здании, будь то клуб, школа, больница или баня, на видном месте висели стенды, на которых огромными буквами было написано: «Моральный кодекс
Натка не знала, как следовали изложенным на стендах заповедям рядовые граждане, особенно в вопросе непримиримости к врагам коммунизма. Пресса же с недругами светлого будущего боролась непримиримо, не щадя живота – ни своего, ни идеологических противников. Особенно преуспели в этом карикатуристы Кукрыниксы. Регулярно на страницах «Правды» они изображали пузатых капиталистов в цилиндрах – с крючковатыми носами, коротенькими кривыми ножками, ракетами и бомбами в корявых руках, грозящих светлому лагерю социализма. Иногда рядом с этими уродцами рисовали статного красавца в рабочем комбинезоне и надписью «СССР» на груди. Мускулистой рукой он сгребал иностранную шелупонь и запихивал в мусорную корзину – очевидно, на свалку истории.
Став много старше, много чего повидав, а еще больше перечитав, Наталья Алексеевна поняла, что неприязнь к Западу сопровождала Россию на протяжении многих веков. До Октябрьской революции неудачи царского правительства привычно объясняли словами: «Англичанка гадит». Злокозненная англичанка «гадила» задолго до Наткиного рождения, затем в годы ее детства, молодости, зрелости, упорно не прекращая своего пахучего занятия ни на миг. Эта странная леди жива до сих пор и, по утверждениям отечественных СМИ, не оставляет своих гадких привычек, хотя никто никогда ее в глаза не видел…
Знаменательные события, исторические решения и свершения, о коих вещали центральные газеты вроде «Правды» или «Известий», происходили, как правило, где-то в столицах. До глухих уголков советской империи доходил лишь слабый невнятный гул. В семье Черновцов с материнской подачи царили деловитость и практицизм. Другими словами, здесь, как в любой среднестатистической сельской семье, велась неустанная борьба за выживание.
На посту директора совхоза Алексей Михайлович получал на первых порах девяносто рублей. Зарплата молодой учительницы, с учетом всех основных и дополнительных часов, классного руководства и т. д., не дотягивала и до этого скромного уровня. Жизнь семьи, где подрастали двое маленьких детей и намечался третий ребенок, начинать приходилось практически с нуля.
Когда семейство въехало в новенький кирпичный дом, какими были застроены немногочисленные улицы юного целинного поселка, обстановка в квартире отличалась крайним аскетизмом. На мебели – дерматиновом диване, книжном шкафе, нескольких стульях – красовались инвентарные номера и синие казенные штемпели. Все это «богатство» относилось к списанному конторскому имуществу.
Из приобретенных в магазине предметов обстановки в жилище имелись лишь две полутораспальные кровати с металлическими спинками и пружинными сетками. Одна предназначалась для родителей, вторая для сестер. Центр так называемого зала занимал круглый деревянный стол, чье происхождение Натке осталось неизвестным. В кухне единственным предметом, помимо печки и умывальника, был небольшой столик со шкафчиком внутри. В нем держали нехитрый хозяйственный скарб и провизию, на нем готовили еду, за ним завтракали, обедали и ужинали, теснясь на неуклюжих табуретках.
Готовую мебель покупать было негде, да и не на что. Дядя Петр (брат первой жены отца), живший в Новосибирске, неплохо столярничал. Он изготовил для сельских родственников пузатый шифоньер для одежды и симпатичный туалетный столик с трехстворчатым зеркалом, так называемый трельяж.
Не совсем ясно, зачем трельяж, этот символ женского кокетства, появился в столь аскетичном жилище. Зоя Максимовна никогда не вертелась перед ним, наводя красоту, не расставляла на нем всякие дамские штучки в виде всевозможных коробочек, баночек и прочих финтифлюшек. Поверхность туалетного столика украшала лишь белая ажурная салфетка. Из всех предметов парфюмерии и косметики в наличии на нем имелись дневной крем «Красная Москва», расческа да флакон одеколона «Шипр» – резко пахнущей жидкости ядовитого темно-зеленого цвета.
Главной заботой для новой хозяйки стало одно: как прокормить и во что одеть-обуть свою «футбольную команду». Собственно говоря, семейный быт начал налаживаться только с приходом Зои Максимовны. До этого сестры вели полукочевой образ жизни. Предоставленные сами себе они болтались по улицам села, где раньше работал отец. Периодически их отправляли то к бабушке Нюре, то к другим родственникам. Привыкнув свободно бродить где вздумается, дети на новом месте на первых порах тоже пытались оставаться в рамках усвоенного поведения. Правда, исчезнуть со двора без уведомления не решались. Отпрашиваясь, сообщали: мы идем к такой-то девочке. Тогда мать начинала выяснять: что за девочка, где она живет, кто ее родители, кто звал их в гости. Не получив внятного ответа, Зоя Максимовна решительно воспрещала намеченное путешествие. Дело заканчивалось долгим недовольным пыхтением, нередко со слезами.
Особенно усердствовала в отстаивании своих прав младшенькая. Однажды мать гладила белье огромным электрическим утюгом. Маринка, которой в ту пору было четыре года, пристала, чтобы гладить разрешили ей. Доверить раскаленный электроприбор маленькому ребенку взрослая женщина не решилась. Тогда дитя ударилось в громкий рев. Устав слушать ее вопли, хозяйка не нашла ничего лучшего, чем поставить упрямицу в угол. Ох, знала бы она, с кем связалась! Упрямое чадо отстояло в углу едва ли не два часа и все два часа продолжало выдавать голосовые модуляции, переходя от рева к всхлипыванию и обратно. Чем закончилась история, Наташа не запомнила. Возможно, злосчастный утюг к тому времени достаточно остыл, и Маринка получила-таки к нему доступ. Зная ее твердокаменный характер, можно с большой долей уверенности предположить, что финал получился именно таким.
Стояние в углу являлось традиционным семейным наказанием, применявшимся родителями едва ли не до десятого класса учебы сестер. За провинность или непослушание предлагалось отправиться в указанное местечко и «подумать о своем поведении». По окончании данной процедуры, естественно, полагалось просить прощение.
Что касаемо Натки, она по этому поводу не особенно заморачивалась. Едва достигнув места лишения свободы, беспринципное чадо тут же начинало канючить:
– Я уже подумала… Я больше не буду…
Родительские сердца, несмотря на строгость, особой жесткостью не отличались. Через несколько минут, повторив для верности еще несколько раз мантру «Больше не буду!», провинившаяся оказывалась вне зоны заключения. Но чтобы добиться извинений от младшей сестры – для этого надо было очень постараться…
Новые правила и порядки, устанавливаемые будущей «бабой Зоей», оказались нацеленными на упорядочение жизни, разумное сочетание дел и отдыха. Будучи хорошей хозяйкой, загруженной уроками учительницей, Зоя Максимовна при этом не замыкалась в тесных рамках своих бесконечных обязанностей. Она много знала, любила читать, интересовалась событиями, происходившими в мире. В семье постоянно разговаривали обо всем на свете, иногда возникали настоящие дискуссии по самым разным темам.