Глазами, полными любви
Шрифт:
Однажды Натке несказанно повезло. На мусорной куче, высившейся на задах их огорода, она нашла осколок темно-синего прозрачного стекла, украшенный изображением золотистой виноградной кисти. Радость не имела предела! Обладательница драгоценной находки разглядывала замечательное стеклышко со всех сторон, подставляла к солнцу, заставляя переливаться разными гранями и сразу поспешила показать находку своей верной спутнице по обшариванию помоек. Людка сначала изобразила полное безразличие, но через какое-то время начала канючить, предлагая обменять живописный осколок на два или три менее красивых. Но со своей драгоценностью Натка не рассталась бы ни за какие
* * *
Иногда Людка просвещала подругу по разным сторонам взрослой жизни. Понизив голос, она рассказывала анекдоты, загадочно хихикая в некоторых местах. Из сказанного слушательница почти ничего не понимала, переспрашивать стеснялась, но каким-то чутьем понимала, что об услышанном лучше никому из взрослых не говорить.
Однажды Людка спросила:
– У вас гулянки дома бывают?
Не зная значение слова, Натка, чтобы не ударить в грязь лицом, утвердительно кивнула:
– Ясное дело, бывают.
– А там самогонку пьют?
– Наверное, пьют, – неуверенно ответила Натка, понятия не имея, что такое самогонка и что делают на этих самых «гулянках».
– А у нас, – продолжала подружка, – гости сначала самогонку пьют, потом пляшут и плохие частушки поют. Потом мамка с папкой дерутся, а я убегаю в сараюшку и сижу. Они утром, как проспятся, добрые становятся, мне деньги дают. У меня в копилке уже знаешь, сколько? Почти не гремит! Как совсем полная станет, я ее разобью и всего-всего накуплю.
Постепенно общение с не по годам развитой девочкой сошло на нет. Натке становилось все менее интересно слушать о времяпровождении ее родителей, их удивительных гостях, пьющих каждые выходные «огненную воду». К тому времени она уже уяснила, что самогонка – вовсе не разновидность газировки. Куда интереснее было следить за приключениями Робинзона Крузо или гадать, кто такой всадник без головы.
В семье Черновцов убежденных трезвенников не водилось, но посиделки с гостями случались достаточно редко, как правило, по праздникам. Да и проходили они несколько иначе. За накрытым столом у родителей собирались их сослуживцы, такие же молодые специалисты, недавние выпускники вузов. Пили, конечно, не самогонку, а магазинную водку, в то время стоившую два рубля восемьдесят семь копеек. Для дам покупались более изысканные напитки. Из вин в то время котировались крепленые «Лидия» и «Южная ночь». Сладковатые на вкус, густые, темные до черноты, они, очевидно, хорошо давали по мозгам, потому что некоторые участницы застолья говорили:
– Мне налейте беленькой. От вина утром голова болеть будет!
Накануне праздника женщины сообща «строгали» винегрет. Отец заранее варил холодец, матушка колдовала над селедкой, укладывая ее в продолговатую селедочницу и посыпая сверху лучком. Кроме этого на стол выставлялись домашние заготовки – соленые огурцы, крупные мясистые помидоры, хрусткая квашеная капустка.
Самым главным в этих замечательных застольях, вне всякого сомнения, являлось общение. Народ обсуждал дела в совхозе, в школе, где работала мать, рассказывал разные истории, случаи из жизни. После двух-трех выпитых рюмок затягивали песню. Старинные протяжные «Запрягайте хлопцы кони, та й поедем працювать» или «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах». К солисту присоединялись остальные, и вот уже красивая мелодия заполняла помещение, а лица поющих принимали проникновенное одухотворенное выражение.
Обладая сильным красивым голосом, отец нередко включал его на полную мощность. Зоя Максимовна в такие моменты легонько толкала мужа в бок и шептала:
– Ты других-то не забивай, сдерживай себя немножко.
Нередко малышню вместе с детьми гостей сажали за один стол с взрослыми. Они с интересом слушали рассказы старших, антипедагогично чокались со всеми рюмками, наполненными напитком «Буратино» или смородиновым компотом. Когда веселье заканчивалось и гости собирались расходиться, на прощанье всегда пели одну и ту же песню: «Бывайте, здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому до хаты. Еще пожелать вам немного осталось, чтоб в год по ребенку у вас прибавлялось…» Пожелания, надо сказать, сбывались – если не по части богатства, то по части детей. В редкой семье тех лет подрастало меньше трех ребятишек.
Что касается Наткиной дружбы с Людкой Кайгородцевой, последнюю точку поставило одно событие. Время от времени подружка рассказывала о том, какое красивое красное бархатное платье есть у ее мамы, какие драгоценные брошки она носит и, оказывается, играла в театре. Слушать такое Натке было завидно и обидно. Воображение рисовало эффектную красавицу в удивительном платье, украшенную драгоценностями. А ее, Наткина, мама выглядела обычной женщиной, не снимавшей дома халат и кухонный фартук. Зоя Максимовна даже губной помадой пользовалась крайне редко. Бархатное платье, кстати, у нее тоже имелось, но строгого покроя, скучного черного цвета, а о драгоценных брошках и говорить не приходилось. Подобного в директорском доме в глаза не видывали.
Естественно, девочке хотелось взглянуть на удивительную маму подружки, но та под любым предлогом избегала приглашать Натку к себе домой. Наконец свершилось. Однажды Людмила заболела и несколько дней не посещала школу. Ирина Александровна, узнав, что ученицы живут на одной улице, попросила навестить больную и передать ей домашнее задание. Не без робости Натка ступила на крыльцо обычного типового двухквартирного дома и постучала в дверь. Ей открыла женщина с испитым лицом и растрепанной «химкой» на голове. Затрапезное вылинявшее платье бесформенно болталось на костлявой фигуре. При всем богатстве Наткиной фантазии представить эту дамочку в вечернем платье и с драгоценностями в виде нагрудной броши было трудновато.
Узнав, зачем девочка пришла, хозяйка безразлично махнула рукой в угол комнаты, где лежала на кровати утопающая в соплях дочь. Появление подруги девочку больше сконфузило, нежели обрадовало. Она сразу поняла: ее отчаянное вранье разоблачено. Убогая обстановка комнаты, застиранные лохмотья, наваленные на спинку кровати и на стулья, гора немытой посуды на столе, замызганная женщина в некрасивой одежде – все это напрочь разрушало образ замечательно красивой и талантливой мамы, который Людка так убедительно рисовала перед одноклассницей.
Перекинувшись несколькими словами, оставив листок с записанными номерами задач, которые нужно было решать, Натка отправилась восвояси. Дома она спросила:
– Мам, а вправду тетя Катя Кайгородцева артисткой была?
Мать недоуменно посмотрела на нее:
– Откуда ты взяла? Она телятницей на ферме работает. Что-то я не слышала, чтобы из артисток в телятницы попадали… Знаешь, не водилась бы ты с этой Людкой. Не думаю, что такая дружба тебе нужна.
Натка уже и сама это понимала.