Глазами, полными любви
Шрифт:
* * *
Куда интересней оказалось дружить с пацанами. Рядом с домом Черновцов жила семья Семеновых, где росли двое мальчишек. Старший, Николай, учился в седьмом классе и в напарники для игр явно не годился. Зато его брат, второклассник Вовка, сразу же начал водить с Наткой и ее сестрой Маринкой компанию. Играли в основном на улице. С Вовкой и группой мальчишек, живших неподалеку, сестрички строили разнообразные укрытия, штабы, штурмовали огромные горы снега, появлявшиеся по обочинам дороги, после того как бульдозер расчищал последствия очередного бурана. После каждого такого штурма девчонки являлись домой подобные снежным колобкам. Матушка вытряхивала
С Семеновыми дружили не только девочки, но и родители. Дядя Коля работал главным бухгалтером в совхозе. Тихий интеллигентный человек, Николай Иванович никогда ни на кого не повышал голос, в том числе на своих сыновей-оболтусов. Бразды правления в семье принадлежали его жене Анфисе, или, как ее звали ребятишки, тете Физе. Уютная, как колобок, энергичная подвижная женщина во время войны служила санитаркой на фронте, выносила раненых с поля боя, а потому знала цену жизни и смерти. Она стала для Зои Максимовны, впервые столкнувшейся с трудностями деревенского житья-бытья, главной советчицей, утешительницей и помощницей. Семеновы некоторое время продавали семье директора совхоза молоко, затем тетя Физа начала говорить своей новой подруге:
– Зоя, уговаривай Алексея Михайловича купить корову. Ты без нее с детьми здесь пропадешь. Я тебя всему научу – как доить, как ухаживать.
Слова соседки пали на благодатную почву. Мать исподволь начала «артподготовку». Естественно, хозяин семьи, думавший в первую очередь об общественном, а не о личном благе, ни о какой корове слышать не хотел. Но хозяйка не отступала, упорно стоя на своем. В конце концов в сарае появилась бело-рыжая красавица Майка со звездочкой во лбу.
Семенова, работавшая ветеринаром на ферме, помогла родителям купить хорошую молочную животину, научила премудростям ухода и устроила Зое Максимовне мастер-класс по варке домашнего сыра. Забот по уходу за животными (вслед за коровой появились пара хрюшек, куры, гуси) значительно прибавилось, зато в семье стало сытнее. Домашнее молоко, сметана, сливки, творог, сыр – все это потреблялось без ограничений. Никаких излишков не оставалось. Вечером матушка ставила одну из двухлитровых банок с молоком в теплое место, к утру оно сквашивалось, и отец, уезжая ни свет ни заря на работу, залпом, прямо из банки выпивал почти всю простоквашу, щедро сдобренную густыми сливками.
Глядя на это, мама Зоя довольно говорила:
– Ну вот, а ты корову не хотел покупать.
– Прости, мать, не знал, – отвечал Алексей Михайлович, уже находившийся мыслями на рабочем месте. – У нас-то никогда коровы своей не было.
Уход за «зоопарком» лежал в основном на плечах хозяйки. Ей приходилось кормить, поить живность, чистить места ее обитания. Муж, понятно, вносил свою лепту, но, будучи перманентно занятым сверх меры, делал это только по мере возможности. Нередко зимой он на несколько дней уезжал в Новосибирск на разные пленумы и совещания, и Зоя Максимовна оставалась один на один с работой, печкой, детьми, скотиной, домашней птицей.
Бураны в поселке, стоявшем посреди голой степи, являлись обыденым делом. Нередко они достигали огромной силы. Днем становилось темно, все погружалось в плотное белое марево, сквозь которое ничего не было видно. В такие дни детей забирал с учебы кто-нибудь из родителей, оказавшийся свободным. Школу от дома отделяло всего несколько сотен метров, но в метельные дни преодолевать это расстояние приходилось едва ли не по часу.
Сугробы заметали дороги, тропинки; почти каждую зиму за кухонным окном Наткиного дома вырастала огромная снежная гора, застившая белый свет. Отец прокапывал между стеной дома и горой узкий тоннель, чтобы в помещение попадали хотя бы крохи света. В сугробе ребятня выкапывала просторную пещеру, становившуюся излюбленным местом для игр. В нее стаскивался всякий хлам типа сломанных табуреток, полузасохших елок с обрывками новогодней мишуры, отслуживших свое чайников с отбитыми носиками и прочего хозяйственного барахла. В зависимости от фантазий юных голов пещера становилась то штабом, то жилищем первобытного человека, то космической станцией. Тема космоса в те времена в стране была чрезвычайно популярна. Почти каждый день по радио звучали песни вроде «Заправлены в планшеты космические карты» или «Утверждают космонавты и мечтатели, что на Марсе будут яблони цвести».
Особенно неприютными казались вьюжные зимние вечера, когда Алексей Михайлович надолго уезжал в Новосибирск. Натка долго без сна лежала в кровати, слушала, как за окном воет вьюга, воображала, будто она одна-одинешенька на всем белом свете. Сердце сжималось от сладковатого ужаса, еще уютнее казалась кровать, в которой посапывала под боком сестрица Маринка. Зоя Максимовна в такие часы тоже чувствовала себя не в своей тарелке, особенно если отец должен был вернуться поздно. Она то и дело подходила к окну, вслушивалась в завывание пурги, пытаясь уловить шум машины.
А когда (нередко за полночь) хозяин появлялся на пороге дома, студеный с мороза, засыпанный снегом, радость детей не знала предела! Они срывались с постелей, наперегонки мчались ему навстречу, висли на шее. Зоя Максимовна торопливо шла на кухню, грела чай, гремела тарелками. Наступал праздник. Отец доставал из сетки-авоськи «городские» подарки: румяные яблоки, тугие оранжевые апельсины, хорошие шоколадные конфеты… И хотя часы показывали отнюдь не детское время, сестер никто не гнал спать.
Мать говорила:
– Алеша, мы так волновались за тебя.
– Ничего, – устало отвечал тот, – мужики бульдозер к станции пригнали. Он дорогу расчистил. Кое-как пробрались…
* * *
Ко всему прочему, на ту первую и, наверное, самую тяжелую зиму, пришлась беременность Зои Максимовны. В апреле 1961 года она подарила семейству очаровательную сестренку, которую назвали Валюшкой. Рождение третьей папиной дочки стало событием незаурядным не только в масштабе семьи, но и всего целинного поселка. Чтобы доставить жену, находившуюся на последнем сроке, в районную больницу, директору совхоза пришлось вызывать медицинскую авиацию. Бурное таянье снегов, вызванное дружной ранней весной, превратило все дороги в непролазные топи. Связь с Большой землей осуществлялась только с помощью винтокрылых машин.
Вертолет, приземлившийся на пригорке, единственном сухом пятачке земли, произвел фурор среди местного населения, особенно среди самой юной его части. Мальчишки гроздьями облепили невиданное чудо. Пока Зоя Максимовна, тяжелая, неуклюжая, в черной кротовой шубе и толстой пуховой шали, пыталась втиснуться в кабину рядом с пилотом, ребята шмыгали, как мыши, под колесами, покуда их не отогнали подальше из соображений безопасности.
Когда тяжелая машина с тарахтением и гулом взмыла в воздух, бабушка Оля, мамина мама, временно вызванная на подмогу, перекрестилась и громко вздохнула:
– Ох, Господи, прости! Вот учудила моя дочь! Где такое видано, чтобы рожать на вертолете возили? Мы всю жизнь дома рожали, и ничего.
Вызов вертолета в категорию «причуд» не укладывался. Причины для беспокойства имелись серьезные. Первые роды в тридцать с копейками лет – не шутка и в наши дни, а при том уровне медицины, который существовал в шестидесятых годах прошлого века, ситуация требовала особого контроля. Нервничали не только мама и бабушка. Алексей Михайлович, трагически потерявший первую жену, места себе не находил до тех пор, пока ему не позвонили из райцентра и не сообщили, что роды прошли нормально. Он даже смирился с тем, что третьим ребенком в семье снова оказалась девочка.