Глазами, полными любви
Шрифт:
В январе отец уехал принимать дела, устраиваться на новом месте, а сестры остались на зимовку с мамой и бабушкой. Жизнь шла в своем неспешном темпе, но в начале марта случилось страшное, потрясшее всех обитателей поселка событие. На улице около фонарного столба, буквально в нескольких метрах от дома Черновцов идущие утром на работу сельчане обнаружили труп молодого парня со следами ножевых ранений. Детей близко не подпускали, поэтому лица убитого Натка не видела, но невозможно было не заметить скрючившуюся фигуру в серой телогрейке с подогнутыми ногами. Будто человек замерз и съежился, пытаясь сохранить остатки тепла. Рядом с рукавом на снегу алело пятно крови, неподалеку
Милиция из райцентра приехала только через несколько часов, все это время труп пролежал возле столба. Никто не догадался накрыть его чем-нибудь. По селу поползли слухи, догадки, детей стали загонять с улицы еще засветло.
На следующий день после происшествия, возвращаясь из школы, Натка по пути заскочила в общественный сортир, находившийся рядом с их сельским клубом. Едва открыв дверь, она увидела на залитом мочой дощатом полу приличный клок ваты, пропитанный кровью. Вне себя от ужаса ученица рванула домой и, запыхавшись, стала рассказывать матери с бабушкой об увиденном. Она была уверена: в поселке случилось еще одно убийство, а труп, по ее мнению, преступники затолкали в дырку сортира, утопив в дерьме. Правда, причем тут была вата, оставалось непонятным.
Внимательно выслушав, взрослые женщины смогли убедить ребенка в том, что на сей раз ничего необычного не произошло.
– Наверное, поранился кто-то, – сказала Зоя Максимовна, – в больнице ему сделали перевязку, а грязную вату выкинули в туалет.
Поскольку медпункт находился рядом с клубом, версия прокатила. Об особенностях женской физиологии старшие решили не распространяться, считая, очевидно, что пока не пришло время. Только бабушка не смогла удержаться от возмущенного восклицания:
– Вот мокрохвостки! Ничого не стыдятся, раскидывают свою срамоту, где ни попадя!
До самого апреля, до переезда на новое место общение с отцом осуществлялось только по телефону. При каждых переговорах, прорываясь сквозь шум и треск несовершенной связи, сестры терзали его вопросами: как там, на новом месте – как выглядят улицы, какая там школа, есть ли речка, лес и т. д. Село, в которое вскоре предстояло перебраться семейству, находилось всего в нескольких километрах от железнодорожной станции Курундус в Тогучинском районе Новосибирской области. Такая близость к транспортной артерии являлась несомненным плюсом в глазах взрослых. До станции, в случае чего, всегда можно было «допилить» пешком.
Едва научившаяся говорить младшая сестренка быстро выучила название станции. Когда Валюшку спрашивали, куда они скоро поедут жить, та бойко отвечала: «В Кулундус!» Все, особенно бабушка, умилялись: «Какой умный ребенок!» Хорошо еще, не спрашивали, не хочет ли она стать посланником… При каждом телефонном разговоре с Алексеем Михайловичем Валюшка без устали сообщала, что поедет жить в «Кулундус». Отец, надо думать, также очень радовался этому обстоятельству.
Переезд наметили на конец марта, к началу весенних каникул. Сами поехали очередным «пятьсот веселым», а вещи отправили грузовиком. На новом месте переселенцев приняла на постой украинская семья Дубко, где до приезда своих домашних обитал Алексей Михайлович. Вид расхлябанных деревенских улиц, почерневших от времени изб и домишек, утопавших в грязи, положительных эмоций у Натки не вызывал. Это относилось и к их временному жилищу.
Новый, довольно цивилизованный степной поселок с аккуратными типовыми домиками, в одном из которых еще недавно жило семейство, не шел ни в какое сравнение с новым местом обитания. Здесь во всей красе являла себя взору затрапезная деревня. Интерьер приютившего дома также имел мало общего с современностью. В первой комнате, совмещавшей в себе прихожую, кухню и столовую, большую половину площади занимала огромная русская печь с просторной лежанкой. Натке с Маринкой пришлось ночевать на ней несколько дней рядом с хозяйскими детьми, Валей и Ниной. В хате вместе с людьми обитал теленок, приткнутый в какой-то закуток. Это обстоятельство также вносило свою лепту в общую атмосферу, а вернее сказать, в «амбре», витавшее в воздухе дома.
Тетя Полина Дубко оказалась гостеприимной хозяйкой. Близкие возрастом девчатки быстро сдружились, а потому дни, проведенные в ожидании прибытия вещей, пролетели незаметно и весело. Едва ли не на следующий день после вселения на постой семейство полным составом отправилось на осмотр жилища, куда предстояло перебраться в ближайшем времени. Оно представляло собой потемневший от времени просторный деревянный дом, в котором в дореволюционные времена проживал, очевидно, довольно зажиточный человек. В старинном торговом селе, располагавшемся на широком проезжем тракте, в свое время имелось немало украшенных резьбой богатых домов, но до второй половины двадцатого века сумело дожить всего несколько «остатков былой роскоши».
* * *
Располагался дом на берегу небольшой впадающей в Иню речушки Малые Изылы. Все деревенские именовали ее попросту речкой. Скромная и кроткая летом, весной она превращалась в буйно помешанное существо. Вода, словно спички, сметала столбы, поддерживавшие мост. Недели на две одна половина села оказывалась отрезанной от другой. Магазин заранее затаривался запасами хлеба, муки, другой провизии, перекочевывавшей накануне половодья в кухни и кладовки деревенских жителей. Ребятам, жившим на левом берегу, администрации школы приходилось продлять каникулы.
Старинный добротно-неуклюжий особняк, где предстояло жить новым обитателям первое время, был построен из огромных, не подверженных порче бревен лиственницы. Стоял дом на высоких деревянных балках. Точнее, та его часть, к которой примыкали просторная веранда и высокое крыльцо с резными перилами. Под верандой летом расхаживали куры, прячась от полуденной жары, а зимой двор со всеми надворными постройками по уши заносило снегом.
В просторной кухне-прихожей имелся основательный выложенный кирпичом погреб. Старожилы рассказывали: когда прежних хозяев выселили (читай: раскулачили), здание какое-то время стояло бесхозным, и местная ребятня, забравшись в погреб, обнаружила вместительный бочонок варенья. Для простого люда варенье по тем временам являлось лакомством совершенно недоступным, а потому растащили его мгновенно.
О прошлом села ходило немало преданий. Натке доводилось слышать рассказы о том, как богатые крестьяне, ехавшие на ярмарку из Кузнецка в Новониколаевск, останавливаясь здесь на постой, нередко обретали вечный покой. Без следа исчезали они сами, их лошади, возы с добром, предназначенным для продажи. Варианты сюжетов рознились, но суть оставалась единой: пошаливали на большой дороге лихие людишки, ох, пошаливали!
Со временем лихие нравы обитателей села изменились. Советская власть всех причесала под одну гребенку, привела к общему знаменателю. Люди, с которыми общался директор совхоза, представляли собой, как писали тогда газеты, «новую общность – единый советский народ», то есть обычных деревенских жителей, озабоченных, в первую очередь, проблемами собственного выживания.