Глазами, полными любви
Шрифт:
Наткина любовь завяла, не успев расцвести пышным цветом. В памяти осталось, как элегантный педагог шагает по коридору, опираясь на свою необычную палку, и только.
* * *
Во всем, что касается школьных любовей, барышне откровенно не везло. Классе в восьмом ее сердце покорил одноклассник, постигавший премудрости наук по второму кругу. Второгодник, у которого над верхней губой уже пробивался темный пушок, откровенно пренебрегал учебой и слыл в школе отъявленным ловеласом. Если его и привлекала какая-то наука, то, несомненно, наука страсти нежной. В ней,
Не по годам развитый юноша носил взрослый костюм с галстуком, заигрывал с десятиклассницами, а на школьных вечерах, широко расставив ноги на манер Муслима Магомаева, пел известные шлягеры тех лет: «А эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала» и «Я иду к тебе навстречу и я несу тебе цветы, как единственной на свете королеве красоты». На незаметную «заучку», не отрывавшую голову от книг, красавец-певун не обращал никакого внимания, предпочитая добиваться благосклонности девушек постарше. Восьмиклассница на уроках и переменках тайком пялила глаза на своего избранника, вздыхала и рисовала в воображении славные деяния своего героя.
Однажды классная руководительница, по всей вероятности, устав от болтовни, которой занимались соседи по партам, решила перетасовать класс и рассадила учеников по новому. И вот – о, чудо! – красавчику выпала участь сесть рядом с Наткой. Он, безразлично шмякнув учебники на парту, плюхнулся на указанное учительницей место. Натка от такого близкого соседства с предметом своего обожания, подобно старозаветным барышням, едва не хлопнулась в обморок. Она уткнулась носом в парту и, едва дыша от смущения, принялась отчаянно рисовать загогулины на обложке тетради.
Увы, увы! На следующий день произошло событие, в пух и прах разбившее все ее романтические мечты. Неизвестно, какими деликатесами позавтракал в то роковое утро смазливый второгодник, но когда он сел за парту, на Натку столь густо пахнуло смесью лука и чеснока, что она снова чуть не лишилась сознания. На сей раз от отвращения. Любовный туман рассеялся, как по мановению руки…
Терпеть рядом с собой луково-чесночные запахи восьмикласснице пришлось до конца последней четверти. Благо, оставалось всего несколько недель. В девятый класс подражатель Муслима Магомаева не явился. Решив, что знаний и культуры у него и так целый воз, он укатил в Новосибирск, где поступил в какое-то незамысловатое ПТУ.
Недолгая влюбленность в Улефа Францевича, следовательно, стала второй сердечной раной для романтической Наткиной натуры.
Сменившая пожилого педагога литераторша (она же «русачка»), жена одного из местных совхозных начальников, оказалась шумной, скандальной, малограмотной халдой. После разбора творчества Есенина, фальшиво восторгаясь красотами его стиля, она тут же без зазрения совести могла обругать любого в классе тупицей, дураком, коровой, ослом или иным ни в чем не повинным жителем скотного двора. В этом смысле дама двигалась в русле гоголевских писаний. Бессмертный классик в поэме «Мертвые души» отмечал, что «щедр человек на слово "дурак" и готов прислужиться им двадцать раз на день своему ближнему». Несколько раз Натка уличала вульгарную тетку в простых орфографических ошибках. Изворачиваясь, как уж на сковородке, наставница на голубом глазу заявляла:
– Можно написать так, а можно и по-другому. Оба варианта правильные!
На уроках литературы порой доходило до смешного. Тупо пересказав содержание учебника, «русачка» вызывала отвечать к доске то одного, то другого ученика. Когда очередь доходила до Натки, вместо того чтобы столь же тупо выплевывать в массы пресную жвачку, она изливала на одноклассников обильные потоки информации – особенно если дело касалось творчества Маяковского. Девушка в то время им буквально бредила, читая о любимом поэте все, что подвертывалось под руку. Казавшийся непробиваемым класс в такие минуты слушал ученицу разинув рот – особенно когда речь шла о взаимоотношениях поэта с его возлюбленной, сомнительной и крайне раскованной дамочкой Лилей Брик, не гнушавшейся фотографироваться в обнаженном виде.
Много лет спустя, в годы перестройки, когда многое тайное стало явным, широкая общественность узнала о сотрудничестве Лилечки с НКВД, о том, что, по словам Бориса Пастернака, квартира Бриков являлась, в сущности, отделением московской милиции. Во времена же Наткиного школярства журнал «Огонек» писал о музе поэта с восторгом и придыханием. Как же, возлюбленная Маяковского!
Концерты доморощенного литературоведа продолжались недолго. После нескольких Наткиных «бенефисов» русачка-литераторша заявила:
– Черновец, если ты считаешь, что знаешь литературу лучше меня, иди давай урок, а я займу твое место!
Такого запаса наглости у школьницы не оказалось, и ей пришлось «заткнуться в тряпочку». Вызывать к доске Натку перестали вовсе.
«Оттягивалась» выпускница на сочинениях, выдавая многостраничные трактаты на заданные темы. Чего греха таить, грамотность при этом страдала, и учительница не без злорадства (как казалось Натке) в конце каждого ее творения ставила оценку: пять за содержание, три за русский язык. На четверку в аттестате Натка, тем не менее, все-таки выползла.
* * *
Еще одну залетную птаху, протрепыхавшуюся в силках школьных стен года два, звали мадам Дугальская. Она преподавала математику в средних классах и (за неимением физрука) физкультуру в старших. Именно на ее уроке нерадивая в спортивном отношении школьница получила внушительный удар метательной гранатой по лбу.
У дамы имелось вполне обычное имя и отчество, вроде Ольги Ивановны, но все в школе включая педагогов за глаза величали ее не иначе, как мадам Дугальская. Сочетание польской фамилии с русскими именем-отчеством не редкость в Сибири, где проживало изрядное количество сосланных в разное время поляков. Однако при таком наборе учительница имела совершенно азиатскую внешность. На плоском блинообразном или, говоря возвышенным слогом, лунноликом фейсе желтоватого цвета едва угадывались щелки глаз, с любопытством и озорством взиравших на мир.
Было в этой полуполячке-полуказашке нечто шальное, пугающее. На физкультуру мадам Дугальская натягивала ярко-зеленые фланелевые лыжные штаны с начесом, и когда ее коренастая фигура лихо взметалась над брусьями, хотелось тихонько прижаться к стене, а еще лучше отойти подальше. Столь же темпераментно она покоряла другие спортивные снаряды – «коня» и «козла».
Об учащихся сказать нечто похожее было никак нельзя. Одноклассники Натки кое-как вскарабкивались на ненавистные четырехногие сооружения, украшенные торчавшими из прорех дерматиновой обивки клочками ваты, тяжело переползали через них и, наподобие мешков с картошкой, плюхались на пропыленные маты.