Глиняный папуас
Шрифт:
С Витьки сразу сошла спесь.
– Не делай этого,- оказал он.- Я тебя прошу.
– Нет, сделаю. Я тоже хочу быть в курсе и все знать.
– Не делай.
– А почему мне не делать того, чего я хочу?
– Я тебя, кажется, обещал познакомить и познакомлю.
– Так ведь это не скоро. А я хочу, чтобы сейчас.
– Ладно. Завтра или послезавтра познакомлю.
Вот он стоит наконец передо мной.
– Громов,- говорит он тихо и протягивает руку.
Витька тут же. Лицо у него недовольное. Нетерпеливо он смотрит на меня, потом говорит.:
–
– Не один. А много!
– Ну и задавай. Только побыстрей. Чего же ты молчишь?
– Сейчас. Пусть автобус пройдет. Сейчас я задам.
– Ну,- торопит Витька.- Автобус прошел. Задавай! От растерянности мне не приходит в голову ни одной мысли. Я стою молча и смотрю на Громова. Он обыкновенный. Вполне. Не новое коричневое пальтишко. Серые глаза смотрят то на меня, то мимо, на автобусную вывеску. И улыбка вежливая, даже чуточку смущенная.
– Ну, задавай свой вопрос,- толкает меня Коровин.- Нам некогда. Есть дела и поважнее твоего вопроса.
Я молча стараюсь вспомнить все, что мне казалось еще недавно загадочным, но сейчас такое чувство, словно на свете нет ничего интересного и спрашивать не о чем. Витька хмурится, и я задаю вопрос:
– А на Марсе водятся люди?
– Нет, пока еще не водятся.
– Дурак!
– попрекает меня Коровин.
– Нашел, о чем спрашивать. Обыватель. И без того всем известно, что на Марсе пет никого. Климат не допускает...
Затем я остаюсь один возле автобусной остановки. Витька и Громов уходят. Да и зачем им терять драгоценное время? Вопрос был задан. Ответ получен. А теперь можно идти домой. Коровин был очень недоволен моим вопросом и, прежде чем повернуться, сказал мне:
– Ну, мы пошли. До завтра.
– До завтра,- ответил я унылым голосом.
Дома я решил составить вопросник, чтобы не попасть опять впросак. Я вырвал из тетрадки чистый лист и стал думать, о чем буду спрашивать Громова при следующей встрече. Знакомство все-таки состоялось. А это главное. Теперь мне посредник не нужен, особенно такой нетерпимый, как Коровин.
Вопросник я составил из ста вопросов. Но главный вопрос я все же не решился включить. Я понимал, что не деяикатно спрашивать Громова об археологическом открытии его отца, раз об этом нет ничего в газетах. Но мне очень хотелось узнать об этом научном открытии. Я положил вопросник в карман, чтобы иметь его под рукой, когда в следующий раз встречусь с Громовым. Витьке решил пока не показывать своего вопросника. Перед тем, как познакомить меня с Громовым, Витька предупредил, чтобы я наивных и детских вопросов не задавал. А то Громов станет меня презирать, а заодно не уважать и его, Витьку Коровина.
Достав из кармана свой вопросник, я стал проверять - не попал ли туда случайно какой-нибудь детский вопрос. Нет, вопросы показались мне серьезными, вполне заслуживающими, чтобы их задать кому угодно, даже самому Громову. Правда, один вопрос меня немножко смущал своей прямолинейностью: откуда он, Громов, знает то, чего не знает еще мировая наука?
Я безжалостно вычеркнул этот вопрос как лишний. А зря. Как раз на него-то я и получил исчерпывающий ответ. Причем очень скоро. Даже намного скорее, чем можно было этого ожидать.
Витька Коровин показал мне самую обыкновенную тетрадку в синей обложке с портретом Пушкина.
– Для чего?
– спросил я.- Для математики или для русского?.
Коровин бросил на меня взгляд, полный великого презрения.
– Ты в своем уме? Это, понимаешь, до-ку-мент. Он в миллион раз ценнее тех, что хранятся в архиве. Садись, я тебе почитаю. Только сначала дай слово и повесь у себя на губах замок. Об этом документе не должна знать ни одна душа.
Я дал слово. А Витька закрыл дверь в столовую, где сидели его мать и Верочка, и стал читать из ученической тетрадки, которую он называл документом.
Про кого же он читал? Про мальчика. Если верить Витькиному документу, этому мальчику было много миллионов лет. Дело в том, что он родился в космическом корабле, летевшем на Землю с другой планеты и прилетевшем в тот геологический период, когда на Земле еще не было млекопитающих, за исключением каких-то мелких крысоподобных зверьков.
– Раз на Земле не было млекопитающих, - прервал я Витьку, - так не могло быть и ученических тетрадок. А что на другой планете точно такие же тетрадки, как в пищебумажном магазине на Большом,- это трудно допустить. Так же, как я не могу допустить, что у них тоже был точно такой же Пушкин.
Витька со страдающим выражением лица терпеливо выслушал мою реплику, потом сказал:
– А откуда ты взял, что эта тетрадь с другой планеты? Она принадлежит Громову. Он записал в нее все, что узнал от того, кого они пока там изучают. Понял? А теперь не мешай мне читать.
Я замер от напряженного интереса. Да, речь шла о мальчике, родившемся на космическом корабле во время длительного полета и ступившем вместе со своими родителями и спутниками на Землю.
Мальчик помогал ученым, в том числе и своим родителям, давать имена и назвадия всему, что они увидели на Земле. Ведь до их появления на этой еще молодой планете ничто не имело ни имен, ни названий - ни реки, ни озера, ни деревья. Все было безыменным и оттого казалось немым и глухим.
Мальчик ходил и называл и записывал названия в тетрадку, которую постоянно носил с собой. Он с ней не расставался даже во сне и очень боялся ее потерять.
– Почему?
– перебил я Коровина.- Разве трудно снова придумать имена и названия?
Витька даже не счел нужным ответить на мой вопрос. И я догадался, что это трудно. Ведь мальчик и его взрослые спутники не давали названий предметам пропзвольно, а искали сходство между словами и тем, что они выражают.
И только одно смутило мальчика, прилетевшего с обжитой и густонаселенной планеты сюда, в этот дикий мир: что здесь не было ему подобных. Взрослые дали понять мальчику, что он должен набраться терпения и обождать семьдесят миллионов лет, пока нынешние примитивные млекопитающие, постепенно эволюционируя, дадут начало разуму и появится существо, которое даст название всему, что его окружает.