Глиссандо
Шрифт:
Четкие линии скул, на которых проглядывается небольшая щетина, светлые волосы, уложенные назад, острый взгляд, которым он осматривает каждого из нас, задерживаясь на Марине. Кажется я вижу, как в нем что-то проскакивает, но тут же тушится, и он лишь кивает с легкой улыбкой Лилиане, словно и нет здесь никого больше.
— Во избежании принятия глупых, непродуманных решений, продемонстрирую вам кое что, если вы не против.
Арнольд достает из кармана что-то маленькое и подкидывает в воздух, следом молниеносно доставая и пистолет. От выстрела закладывает уши, а может это от того,
Твою. Мать. Кажется, Лили не утрировала.
— Это так необходимо, Арнольд? — тихо спрашивает отец, на что тот усмехается и быстро обходит стол, направляясь к окну.
— Если кто-то из твоих детей дернется, они займут место этой монеты. Так быстрее объяснить, что шанса сбежать нет.
Он наши скидывает вещи с подоконника и открывает настежь окно, доставая из-за спины огромную винтовку, которую четко, резво и слажено ставит на что-то вроде штатива. Я в оружии вообще мало что понимаю, если честно, и никогда к этому не стремился особо, но то, как он с ним обращается, вызывает во мне отчетливое понимание — Арнольд знает, что делает и знает лучше любого другого человека на этой территории. Даже включая отца.
— И я займу место этой монеты? — вдруг спрашивает Марина, чем заставляет его на секунду замереть.
Наконец он бросает на нее взгляд, а словно этого не хочет вовсе, как будто их встреча доставляет ему физический дискомфорт.
— Да. Здравствуй, Марина.
Это все. Арнольд поворачивает голову и придвигается ближе к снайперскому прицелу, через миг делая первый выстрел. За ним сразу следует второй, третий, четвертый. Мы сидим молча, отец дает нам знак не шевелиться, да и не знаю, собирается ли кто-то в действительности дергаться. Я лично нет. Я хочу застать каждую секунду. Мне это нужно.
— Ты меня бросил, — тихо говорит Марина, после целой очереди из еще пяти выстрелов, на что он холодно кивает головой.
— Да.
Еще выстрел. Она вздрагивает, но тут же сбрасывает морок, гневно придвигаясь к столу.
— Да?! И это все?!
— Так было лучше.
— Кто ты такой, чтобы решать, что лучше?!
— Ну…я один из главных героев нашего романа. Не только ты. Извини.
Выстрел.
Она вскакивает, чем заставляет наконец резко обернуться Арнольда, даже прищуриться. Краем глаза я вижу, как он держится за кобуру, а она усмехается.
— И? Ты в меня выстрелишь?
— Сядь на место.
— Давай. Стреляй. Ну же!
— Сядь на место, твою мать! — рычит, делая шаг вперёд, — Не заставляй меня идти на крайности.
— А может я хочу этого?
— Хочешь чтобы я прострелил ногу одному из твоих братьев?!
Марина замирает, и теперь Арнольд усмехается, тихо цыкает, снова отворачиваясь к окну.
— Сядь на место и не провоцируй. Я не шучу.
Она понимает это и опускается обратно. Арнольд тоже явно хорошо ее знает, так как отлично чувствует на какие кнопки надо надавить, и мне так ее жаль в этот миг. Марина из успешной, деловой женщины со стальными яйцами в миг превратилась в маленькую, беззащитную девочку. Как по щелчку пальцев.
Арнольд
— Мне жаль, что так вышло, — через пару минут звенящей тишины тихо говорит, не поворачиваясь, Марина же быстро вытирает слезы и хмурится, изучая свои ногти.
— Я думала, что ты умер.
— Это не моя идея.
— Но твоя меня бросить, да?
— Так было нужно.
— Кому? — жалобно шепчет, он снова смотрит на нее коротко и снова отворачивается.
— На тот момент моя жизнь была слишком сложной, чтобы тянуть в нее еще и тебя. Я сделал это ради твоего блага, а не потому что хотел.
— Ты должен был все мне рассказать.
— Если бы я рассказал тебе хоть что-то, ты стала бы мишенью. Тогда у тебя бы не было выбора. Ты бы не стала тем, кем стала сейчас.
— Я тебя ненавижу…
— Знаю, — со смешком кивает, не отводя серьезного взгляда от того, что происходило за окном, — Но ты бы возненавидела меня сильнее, если бы я тебя не отпустил.
Его рация шипит, и он снимает ее, принимая еще одно сообщение на неизвестном языке, который я все также не могу узнать. Лишь догадки, что это норвежский, по крайней мере судя по их корням, хотя кто его знает? Да и догадываться некогда — вдруг мы слышим хлопок входной двери. Что ожидать дальше — без понятия. За окном слышатся крики, выстрелы, топот, и мы в этой комнате будто короли в усыпальнице в ожидании конца.
Как прозаично. Но мерный стук тонких каблуков не дает в волю насладиться всей иронией, а через миг в арке появляется новая фигура. На ней длинное платье, сверху соболиная шуба, на руках перчатки — и все в одной, черной гамме. Лицо прикрывает изящная шляпка с сеткой в тон траурному одеянию, но мне и не нужно видеть ее лица, я знаю, кто это.
— Ирис… — тихо выдыхает отец, подавшись вперед, но она словно не слышит.
Спокойно, плавно подходит к столу ближе, потом отодвигает стул, садится прямо напротив отца. Мы, как немые зрители, занимаем правый фланг, и я могу наконец так хорошо ее рассмотреть, как не мог раньше.
Она двигается особенно. Плавно и по-аристократичному размеренно. Приковывает взгляд. Я даже почти могу понять отца, Ирис привлекает внимание, но свое не дарит никому, кроме сына. Она смотрит на него, он хмурит брови, вглядываясь в ночной мрак. Молчит. Такое ощущение, что они ведут какую-то немую, лишь одним им понятную беседу, пока она не превращает ее в живую, настоящую.
— Что там? — спрашивает тихо, он также тихо усмехается.
— Помнишь, ты пришивала нам варежки на резинку? — Ирис усмехается в ответ, — Придумай что-нибудь такое для Марка. Он заколебал.
Теперь она смеется вполне долго и осязаемо, потом аккуратно снимает шляпку и когда кладет ее перед собой, вдруг резко поднимает глаза на Настю.
— Моя дочь рассказывала мне, что вы относились к ней очень хорошо.
Настя не понимает ничего. Она просто хлопает глазами, пугливо трясется, и так контрастирует с этой женщиной, которая словно выкована из стали.