Глори и Ко
Шрифт:
– Хм, как и твой Лесничий, кстати, - не поддалась на провокацию Глорианна и, еще раз оглядев разветвления дороги, решительно заключила: Едем прямо! И не растягивайтесь сильно.
Итак, мы поехали по дороге: впереди я, за мной - девушка, и замыкала кавалькаду неразлучная парочка, как всегда переругиваясь. Вот тут-то я и обратил внимание на то, что еще одна часть рассказа Человека в Хламиде оказалась правдой. Только сейчас, когда прекратились разговоры, все мы в полной мере ощутили царящую кругом тишину. Я, слава богам, никогда не бывал в гробу, но сдается мне, что тот, кто придумал выражение "гробовая
Тишина давила, от нее ломило зубы и закладывало уши.
Первой не выдержала Глорианна. Она резко остановила Лаку и бросила поводья:
– Все, с меня хватит! День такого путешествия - и мы все превратимся в издерганных психопатов, шарахающихся от малейшего шороха!
– Это точно, - поддержал девушку я и удивился, как неправдоподобно громко прозвучал мой голос, - Эта тишина, будь она неладна, уже здорово действует мне на нервы!
– Тогда за чем дело стало?
– искренне удивился неунывающий Бон, Давайте споем что-нибудь эдакое!
И, не дожидаясь, пока мы раскачаемся, он весело затянул:
Здравствуй, здравствуй, крошка!
Обожди немножко,
Далека дорожка
До твоих дверей...
Сначала мы пели не особо охотно, но потом озорной задор песенки захватил нас, как смерч. К тому же, я вдруг вспомнил, как пытался петь ее в ночь нашего с Глори знакомства, и меня разобрал приступ хохота. Друзья несколько испуганно воззрились на меня, похоже, всерьез опасаясь, что слова девушки насчет психопатов оказались пророческими. А у меня даже не было сил, чтобы их в этом разубедить: как только я пытался взять себя в руки, как память вновь освежала в памяти картину - я сижу на спине Изверга, свесившись из седла, и мычу что-то мало вразумительное, перемежая слова икотой и бульканьем от попавшей в рот дождевой воды. Было лишь одно средство, и я всей думой отдался пению:
Будем тише мыши
Муж твой чинит крышу,
Он стучит, не слышит,
Что мы тут творим.
Он стучит, не знает,
Что жена страдает,
И опять желает
В койку - но не с ним!
Мы пели еще и еще, вспоминая все лучшие песни, настроение резко поднялось, и странный лес уже не казался таким зловещим.
Лишь Римбольд, который, по своей гномьей натуре, мог переносить тишину без каких-либо проблем, недовольно ворчал:
– Что вы разорались? Дождетесь - сбегутся на ваши голоса все что ни на есть здешние твари, вот тогда по-настоящему запоете!
Пропустив замечание гнома мимо умей, Бон лишь подмигнул ему:
– А они тоже любят музыку?
Бородатый ворчун ничего не ответил, и вовсе не потому, что не смог подобрать нужных слов. Просто как раз в тот момент, когда он открыл рот, появилось оно. Я так говорю, поскольку до сих пор не знаю, как следовало окрестить то, что предстало нашим глазам. Вообще-то, мы - народ не из пугливых, но когда из воздуха материализовалось нечто и, не издавая ни звука, повисло на высоте двух метров от земли прямо у нас на пути, все почувствовали себя, мягко говоря, не комфортно.
Нечто состояло из человеческого черепа, поросшего на макушке лохматой черной гривой, да еще и с зеленоватым свечением в глубине пустых глазниц. Череп висел прямо в воздухе, а под ним колыхалось что-то неопределенное молочно-белого цвета. Это одеяние (кстати, прикрепленное к черепу без посредства шеи) было настолько изодрано, что по сравнению с ним даже мои рабочие штаны, изрядно пожеванные драконозаврами, могли служить эталоном элегантности. С другой стороны, почем я знаю, - может у них тут, в Дубравах, мода такая...
От неожиданности наши звери слегка попятились, причем Изверг известил всех протяжным ревом, что он не боится ничего на земле, но нападать неизвестно на что пока обождет.
– Вот вам, певуны, получайте!
– даже с некоторым злорадством констатировал Римбольд, на всякий случай спрятавшись за спину Бона. Какие будут предложения?
– Ну, вообще-то "это" не производит впечатления агрессора, - протянул я неуверенно.
– Оно, похоже, просто не хочет нас пускать дальше.
– Так может его нужно попросить вежливо?
– живо откликнулся Бон и слез с Забияки. Подойдя как можно ближе к черепу, он снял с головы свою украшенную пером фазана шапочку и элегантно поклонился:
– Вечер добрый, милейший! Меня зовут Бон и я - парень что надо, а это мои друзья, все отличные ребята, за исключением, разве что, зануды Римбольда. Приятно познакомиться, сэр э-э-э... господин э-э-э...
Но череп ровным счетом ничего не ответил, продолжая безмолвно улыбаться нам в тридцать два великолепных зуба.
– Брось паясничать!
– хмуро буркнул Римбольд.
– Я хоть что-то пытаюсь сделать, а ты только ворчишь и ноешь, так что помолчи. Если окажется, что наш новый знакомый предпочитает на ужин гномов, я тебя ему скормлю, так и знай!
Тем временем Глори достала из седельной сумки Лаки трутницу и факел, запалила его, а потом пришпорила Лаку. Прежде, чем мы успели что-либо сообразить, девушка подлетела к необычной преграде и бесстрашно сунула горящий конец прямо в его ухмыляющуюся физиономию.
"Хлоп!" - негромко сказала преграда и исчезла без следа.
– И всего делов!
– презрительно сказала наша отважная спутница, собираясь затушить свое оружие.
– Постой-ка, а если мы встретим братишку этого симпатяги?
– остановил ее Бон.
– Нe грех нам всем вооружиться подобным образом.
Он послал девушке воздушный поцелуй и достал еще два факела.
Итак, мы продолжили путь с огнем в руках, что было довольно кстати: в лесу и так никогда не было особенно светло, а тут еще незаметно подкрались сумерки.
К счастью, больше задержек на пути не встретилось, но через пару часов настолько стемнело, что, даже беря в расчет свет от почти полной луны, мы не рискнули двигаться дальше. Быстро разбив лагерь и довольно сытно для походных условий поужинав, мы улеглись спать, условившись о дежурстве. Первым дежурил Бон, потом - Римбольд, и последним - я. Глорианну, не обращая внимания на ее протесты, от несения стражи освободили.