Глория
Шрифт:
Взошло солнце и осветило весь мой мир, и весь Город, и это было по-настоящему прекрасным...
Мы стояли на высоком песчаном гребне, а внизу под нами лежал порт. В бухте, отгороженной от океана волноломом, стояли корабли, много кораблей. Рыбацкие шхуны стояли там бок о бок с торговыми кораблями, паруса соперничали белизной с облаками в небе, а мачты казались лесом, выросшим из дерева палуб.
Вокруг Острова был целый архипелаг островов поменьше, их было что-то около двух тысяч. На этих островах тоже жили люди, занимавшиеся в основном выращиванием фруктовых деревьев, на южных островах были обширные плантации отличного чая. Так что торговцев в гавани было не меньше, чем рыбаков и
— Пошли, — сказал Артур и мы спрыгнули вниз, проваливаясь по щиколотку в песок.
Мы прошли между двух больших приземистых складов и попали в административную часть порта, расположенную на тихой улочке, параллельно широкой дороге, ведущей в город. Мы остановились перед одноэтажным зданием с красной черепицей на крыше. Широкие каменные ступени вели в этот дом и на них стоял высокий толстый мужчина с сигарой во рту, одетый в штаны на подтяжках, белую рубашку с расстегнутым воротом и черные остроконечные туфли. Он оглядел нас и я испытал странное желание вытянуться во весь рост. Позже я узнал, что этот человек часто производил на всех такое впечатление.
Артур легонько подтолкнул меня и я зашагал по ступеням. Артур и Чарли шли по бокам и мне казалось, что меня ведут под конвоем. Мы остановились на две ступени ниже, чем толстяк.
— Здравствуйте, дон Чезаре, — почтительно поздоровался Артур.
Толстяк кивнул и его взгляд остановился на мне. Чарли толкнул меня в спину и я сказал:
— Здравствуйте, дон.
Доном обычно звали солидного мужчину в летах и вообще человека, достойного уважения, и я понял, что толстяк — важная птица, но не понимал, что это значит для меня.
Толстяк вынул изо рта сигару и ещё раз оглядел меня, наклонив голову, отчего у него появился второй подбородок и он стал похожим на пожилого бульдога. Мне стало смешно, но я сдержался, прекрасно понимая, что Артур три шкуры с меня спустит, если я наломаю дров.
— Значит, это тот малый, о котором ты мне говорил, Артур? — голос его был под стать фигуре — низкий, раскатистый, как раскаты грома.
Или рычание собаки, подумал я и снова сдержался, чтобы не засмеяться.
— Да, дон Чезаре, — ответил Артур.
— Он в курсе?
— Нет, дон Чезаре.
Толстяк прищурившись посмотрел на Артура и в его заплывших жиром глазах мелькнули насмешливые искорки.
— Так значит, ты предоставляешь мне право провести инструктаж самому? — улыбнулся толстяк уголками губ.
— Точно так, дон Чезаре, — улыбаясь, ответил Артур.
Я ни черта не понимал и это начинало меня раздражать.
— Ты знаешь, кого называют «гонец», сынок? — спросил дон у меня.
Конечно, я знал, кто такие гонцы, ведь я четыре месяца не зря провел на улице. Гонцами звали таких же, как я, в возрасте от десяти до пятнадцати лет, работающих курьерами. Они разносили срочную корреспонденцию, почту и посылки по конторам всего Города. Это были скороходы, заменявшие собой телефоны Верхнего Города. Я часто видел их, бегущих по улице с большой белой сумкой за спиной, с белыми повязками на голове и руках.
— Да, знаю, дон.
Он выпустил облако вонючего дыма.
— Ну-ка, сбегай до конца улицы и обратно. Не заставляй меня повторять дважды.
Я сорвался с места, как ураган. Я бежал, не касаясь земли, я просто летел, иногда задевая ногами почву. Ветер развевал полы моей рубахи, как крылья.
Казалось, не прошло и секунды, как я стоял перед толстяком навытяжку. Он внимательно разглядел меня, не задыхаюсь ли я. Нет, я не задыхался и я видел, как Артур улыбается, глядя на меня, а Чарли, нет вы только подумайте, сам невозмутимый Чарли, смотрит на меня и в его взгляде скользит радость за меня.
Кто вообще не проявил никаких эмоций, так это дон Чезаре. Он ещё раз как следует пыхнул свой сигарой и посмотрел на Артура.
— А был червяк червяком, — удовлетворенно сказал Артур.
Я ухмыльнулся.
Толстяк перевел взгляд на меня.
— Город знаешь? — в его глазах, скользила уверенность, что я не то, чтобы полный недоносок, а так, дебил.
— Знаю, — ответил я, глядя ему прямо в глаза.
— Знаешь, значит? — сказал он, растягивая свои толстые резиновые губы.
— Знаю.
— Как попасть на Мейфлауэр? — быстро спросил он.
— Северную или южную? — так же быстро спросил я.
В его глазах мелькнуло что-то похожее на костяшку на счётах — щёлк — в мою пользу.
— Южную.
— Через Старый Форт, Грешем-бульвар, вверх по Лесной три квартала и направо.
Щелк.
— Так, — он потер подбородок, — а в контору «Фабер и Фабер»?
— По Калифор-стрит налево, прямо по Селазар-авеню и направо по Вивендейл.
— А через Мейдок не ближе? — хитро прищуривает он свои заплывшие глазки.
Старый лис захотел меня одурачить, сам ведь прекрасно знает, что Мейдок отгорожен старой крепостной стеной метра в три высотой.
— Ближе, если у вас заимелись крылья, — брякаю я.
Скорость моего языка значительно опережает мою мыследеятельность, как сказал Чарли однажды. Видно, и он об этом помнит: с его стороны я ощущаю увесистый пинок в спину.
Толстяк хитро смотрит на меня и я понимаю две вещи: он не сердится на меня и что он не такой уж медлительный.
Артур делает мне страшное лицо и я говорю:
— Прошу прощения, дон Чезаре.
Дон задумчиво жует сигару, а затем поворачивается к Артуру:
— На язык он быстрый, посмотрим, какой он быстрый на деле.
Он поворачивается ко мне:
— Значит, я беру тебя, сынок. Соображаешь ты быстро, так что посмотрим.
«Посмотрим», я вижу, самое любимое слово здесь, во Фритауне.
— Жалованье сдельно, три дня на работе, четвертый выходной. Опоздал на пять минут — удерживаю из жалованья, опоздал на полчаса — можешь не приходить вообще. Двадцать пять процентов чаевых — мне. Завтра, в семь, чтоб был здесь, как штык. Всё, — весомо завершает он и к нему подбегает весь запыхавшийся, покрытый пылью, гонец в белой рубахе с тёмными пятнами пота на спине.