Глубинный путь
Шрифт:
Скоро все места в вагоне были заняты, но к нам в купе никто не входил.
— Где же четвертый пассажир? — интересовался Тарас.
— Это какой-нибудь оригинал, — высказал я предположение. — Вероятно, он хочет быть первым, кто опоздает на подземный экспресс.
— А может быть, на это место не выдан билет, — заметил Набокин.
Я показал ему местную газету, в которой сообщалось, что на билеты в первом поезде было подано сто семьдесят три тысячи восемьсот девяносто девять заявок. Понятно, что ни одного свободного места остаться не могло.
Тарас
Весь перрон был заполнен людьми. Где-то, в голове поезда, возле электровоза проходил короткий митинг. Там выступали с речами, и после каждой речи звучала музыка. На перроне суетились люди с цветами и пакетами в руках. Одни передавали московским знакомым приветы, посылки и письма, другие условливались о будущих встречах. Но все, и пассажиры и провожающие, с явным нетерпением ожидали, когда наконец тронется поезд.
Вдруг зазвенел звонок, и окно, в которое мы выглядывали, начало само медленно закрываться.
— Предупреждение, — сказал Набокин.
В четыре часа пятьдесят семь минут второй резкий звонок оповестил, что закрываются двери вагонов. Над головами у нас что-то стукнуло — и сейчас же зажглось электричество. Наш спутник, уже имевший опыт путешествия в таком поезде, на всякий случай схватился за полочку.
— А то как рванет с места, ударитесь.
Но опасения оказались напрасными. Машинист, как видно, уже освоил машину.
Ровно в пять часов поезд медленно двинулся и сразу же начал набирать скорость.
Я посмотрел на циферблат висевшего в купе измерителя скорости. Стрелка показывала 39. Но вот она пошла вверх: 56, 61, 73, 84… На этой скорости поезд мчался минут пять. Но машинист снова начал увеличивать скорость. Вот она достигла ста двадцати четырех километров. Теперь поезд проходил километр за тридцать секунд, то есть скорость его равнялась скорости плохонького самолета.
Само по себе это еще не было чем-нибудь необыкновенным. Опытные поезда проходили и двести километров в час, но с такой скоростью они шли только несколько минут. А тут не предвиделось ни одной остановки на протяжении восьми тысяч километров. Даже поверить трудно!
Пассажиры слышали только легкий шум, звяканье и какое-то потрескивание. Иногда немного качало. Это свидетельствовало о некоторых незаметных для глаза неровностях в отдельных местах подземного пути.
Тарас с любопытством разглядывал все вокруг и счастливо улыбался.
Мы занимали небольшое купе. Мягкие диваны и стены. Пол устлан толстым ковром. Даже потолок был обтянут чем-то мягким. Все это делалось для того, чтобы предохранить от удара в случае внезапной остановки или ускоренного торможения.
В вагоне поддерживалась ровная температура в двадцать градусов. Воздух был чист, приятен, словно после ночной грозы. Это действовала установка искусственного климата. Ни жары, ни холода, ни головной боли от спертого воздуха никто не чувствовал.
Я знал, что шло немало дискуссий по поводу постройки вагонов для поездов на Глубинном пути. Почти все отвергали план Макаренко, предложившего герметичные вагоны с кондиционированным воздухом. Особенно горячо возражал против них в свое время Самборский. Но неожиданно он изменил свои взгляды и стал сторонником таких вагонов, как и вообще всего, что предлагал Макаренко.
В Соединенных Штатах Америки на железных дорогах уже давно ходили вагоны с искусственным климатом. Но вагоны на Глубинном пути были совсем другой конструкции. Их стены, пол и крыша имели специальную изоляцию, чего не было в американских вагонах. Воздух не поступал прямо в устройства для кондиционирования, а хранился под большим давлением в специальных стальных баллонах. Именно поэтому эти вагоны стоили очень дорого — втрое больше стоимости вагонов американского типа. Но Макаренко, отстаивая свои вагоны, доказывал, что в случае обвала или появления в туннеле ядовитых газов пассажиры смогут прожить больше недели в полной изоляции от внешнего мира. Правда, подавляющее большинство инженеров не соглашались с Макаренко и считали это расточительством.
В конце победил Макаренко, потому что его активно поддерживал Саклатвала, а последнее слово было за академиком, которому правительство предоставило широкие полномочия.
В каждом купе имелись регуляторы: с их помощью пассажиры могли изменять температуру воздуха в достаточно широких пределах. Тарас не мог отказать себе в удовольствии позабавиться этими краниками. За полчаса он успел нас заморозить, а потом устроить баню. Наконец мы общими усилиями отрегулировали температуру.
Специальная доска с циферблатами показывала скорость и местонахождение поезда; были в купе также полочки для книг, для шахмат, радиоприемник с наушниками и даже маленький телевизор. Мы подробно осмотрели помещение.
Часа через два после отхода поезда послышался стук в дверь, и к нам вошла девушка в белом халате.
— Может быть, вы хотите заказать легкую закуску или какие-нибудь напитки? — предложила она.
— Мне бы не легкую, — ответил Набокин, — мне бы поосновательнее.
— Тогда попрошу в ресторан.
— А как туда пройти? — спросил Тарас.
— Ваш спутник хорошо знает дорогу, — ответила девушка и улыбнулась Набокину, которого, очевидно, видела не впервые.
— А мы и забыли, что вы здесь старожил, — сказал я Набокину.
— В таком случае, пойдем в ресторан, — предложил Набокин.
Мы не возражали.
Набокин позвонил по телефону в ресторан и спросил, имеются ли свободные места. Нас пригласили прийти.
— Идемте, — сказал наш проводник и вывел нас в коридор, а потом в тамбур.
Всюду двери закрывались герметически, переходы из вагона в вагон были специально оборудованы.
Мы прошли через восемь вагонов и попали в клуб. Пассажиров здесь было мало: один угол заняли любители шахмат и домино, в другом несколько друзей коротали время в приятной беседе.