Глубокий рейд. Записки танкиста
Шрифт:
К вечеру третьего дня пребывания в лесу Кудряшов послал башнера Кирсанова, оставшегося здесь по его собственной просьбе, в разведку в направлении небольшой деревушки, по карте предполагавшейся километрах в семи от леса. По пути в деревню Кирсанов обнаружил более обширную рощу, чем та, в которой расположились раненые. Отсюда уже хорошо была видна и полузанесенная снегом деревушка. Ради предосторожности разведчик пошел лесом.
Но едва он сделал несколько шагов, как сзади на него навалились какие-то люди. Они связали его, обезоружили, забили в рот кляп из пропахшей дымом рукавицы, завязали глаза и повели за собой.
Будут они там вместе с ранеными лежать в снегу, пока их всех не перебьют гитлеровцы».
О себе он не думал. Его беспокоила мысль о том, что, попавшись так глупо в лапы врагов, он тем самым дает им повод обнюхать кругом каждое дерево и отыскать группу Кудряшова.
Что может сделать горстка людей против вооруженной оравы фашистских карателей? Чувство огромной непоправимой вины и презрения к самому себе терзало его сейчас больше предстоящих пыток. Он замычал и в бессильной ярости стал вырываться из рук державших его людей. Но те лишь посмеивались и, толкая его в спину прикладом автомата, волокли дальше.
Скоро пленившие Кирсанова люди вынули из его рта прокопченную рукавицу. Затем развязали глаза. Оглядевшись кругом, хотя было уже темно, Кирсанов увидел, что находится в лесу. Возле него стояло человек шесть разношерстно одетых, хорошо вооруженных людей.
— Что, Семен, господина арийца схватили? — спросил одного из пришедших внимательно рассматривавший Кирсанова человек.
— Какой это ариец? Предателя взяли, — презрительно сплюнув, сказал другой.
— Шеститко, что ты там остановился? Иди, докладай командиру да тащи с собой того иуду, — раздался из темноты недовольный голос.
На душе у Кирсанова отлегло. Свои! Партизаны! И он уже весело зашагал за человеком, которого назвали Шеститкой.
В землянке, куда его ввели, было душно. На застланном плащ-палаткой столе тускло мерцал огонек светильника. За столом сидело двое. Один — в военной гимнастерке с расстегнутым воротом, второй — в штатском, изрядно уже поношенном костюме.
В углу, возле сложенной из необожженного кирпича печки, сидел на корточках третий, подбрасывая в огонь еловые смолистые поленья.
После продолжительного допроса и беседы все выяснилось. Командир отряда послал к Кудряшову с Кирсановым четырех партизан. Еще через два дня группа Кудряшова вместе с ранеными была уже в расположении отряда. Там прожили они около недели. Многие раненые начали поправляться, Кудряшов помог отряду продовольствием и боеприпасами.
Но вот однажды разведчики принесли тревожную весть. В селе Александров Гай был собран отряд карателей численностью до ста пятидесяти человек, который сейчас двигался к лесу, где располагалась партизанская база.
Партизанский отряд Васильева по численности был небольшим. К его шестидесяти бойцам присоединилось теперь одиннадцать наших, считая Никитина и Чечирку. Оставив десять человек при раненых, отряд выступил из лесу, чтобы на опушке, в двух километрах от лагеря, принять бой.
Каратели действовали не очень решительно. Бой продолжался сутки. Скоро к гитлеровскому отряду, больше чем наполовину истребленному, подошло подкрепление. Три миномета, поставленные на фланге наступающих, стали выводить из строя наших автоматчиков и партизан. Комиссар отряда, тот самый, что сидел тогда в землянке в штатском костюме, взяв с собою пять бойцов, под прикрытием темноты пополз к минометной батарее. Но один из бойцов, а затем и второй были ранены и остались лежать на снегу.
Доктор Никитин пополз к раненым. Над головой и с боков свистели пули, но Никитин не обращал внимания на обстрел и упрямо полз, дальше… Вот он приблизился к первому оставшемуся лежать на снегу партизану, но через минуту уже двигался дальше, — партизан был мертв. Возле второго Никитин остановился и начал перевязывать его рану. В пятидесяти метрах от них показались ползущие по снегу немцы.
В двадцати шагах от него вскочили сразу четыре полицая и бросились к нему, пытаясь захватить доктора живым.
Поднявшись во весь рост, доктор стал отбиваться. Со стороны леса на помощь к нему приближались партизаны. Фашисты и полицаи, отстреливаясь, бросились бежать. Наши люди нашли Никитина лежащим на снегу. По переносице из левого виска его стекали еще теплые струйки крови.
Так погиб, защищая раненых, фельдшер Борис Никитин.
Замечательным врачом, воином и товарищем был этот славный человек. Всеми любимый и уважаемый, он навсегда сохранился в моей памяти. И многие будут с любовью вспоминать о нем, рассказывая своим детям и внукам о суровых временах и о славных боях, в которых они вместе с ним принимали участие, защищая свою Отчизну от ненавистных врагов.
К утру партизаны увидели, что по дороге из Александрова двигалась колонна советских танков, прорвавших оборону противника и гнавших, гитлеровцев на Запад.
Четыре автоматчика вместе с их проводником Ваней Рыбалченко, посланные нами через линию фронта с захваченными в Поповке штабными документами, на четвертый день благополучно перешли передовую и все порученное им доставили в штаб бригады.
С разрешения комбрига Ваня остался в нашем подразделении. Мальчик хорошо помнил ту ночь, когда к ним в Шишиловку ворвались советские танки. Он крепко полюбил мужественных и веселых людей, которые освободили его родную деревню. Ему хотелось быть таким же, как они. Ваня мечтал непременно стать танкистом.
Иван Федорович Кудряшов относился к Ване, как родной отец. Он помогал пареньку учиться, доставал книги, сам составлял для него задачи.
В свободное от занятий время Ваня изучал пулемет. Большая дружба была у него и с водителем Закировым. Тот горячо, с увлечением объяснял мальчику устройство танка, рассказывал о капризах машины, случавшихся чаще всего по причине небрежности водителя, внушал маленькому танкисту любовь к технике.
— Я обязательно буду таким же водителем танка, как ты, — радостно, с разгоревшимися от восторга глазами, говорил Ваня Закирову.
И тот гордился своим учеником.
— Да, он будет им, хорошим будет танкистом, — говорил Закиров о любимом воспитаннике и друге.
Где вы теперь, друзья-однополчане? — хочется спросить, выражаясь словами всем нам знакомой песни.
О многих из них я слыхал добрые вести. Залечив раны, они трудятся теперь во имя счастья нашего народа и во славу могучей, непобедимой Родины. Укрепляя мощь и силу своего социалистического Отечества., они сражаются на переднем крае великой борьбы за мир во всем мире, и дружбу между народами.