Глупые истории
Шрифт:
Когда мне надоело хипповать и длинные волосы тоже надоели, я спросил у своей приятельницы газонокосилки, не может ли она помочь.
— Ты что? Я же только короткую травку подравниваю! — обиделась подружка. — Зато моя двоюродная сестра, машинка для стрижки волос, наверное, согласится тебя выручить.
Так и случилось. Машинка явилась ко мне однажды утром, включилась в розетку и начала приятно жужжать — как шмель. А потом принялась меня стричь — быстро и красиво. Волос оставалось всё меньше.
К вечеру волос не осталось совсем: голова теперь напоминала блестящее яйцо.
— Ты и правда отлично стрижёшь, — похвалил я машинку и прибавил: — А может, теперь ещё и живую изгородь вокруг дома подправишь?
Книжная
Книжная коровка питалась не травой, как все коровы, а буквами. В день она съедала по стихотворению, а иногда даже и по целому рассказу, и была очень образованная, потому что всё прочитывала перед тем, как съесть.
Каждое утро коровку привязывали на новой странице, но пускали почему-то не во все книги: некоторые — видимо, очень ценные — стояли запертыми, чтобы коровка не влезла под переплёт попастись.
Но однажды такую ценную книгу запереть забыли, коровка туда влезла и немедленно принялась за дело. Такой вкусноты ей никогда ещё пробовать не доводилось! Коровка смаковала слово за словом, фразу за фразой, но вдруг так и обмерла. На краю страницы было написано: «Смотри не подавись!»
Книжная коровка призадумалась. А потом решила: ну их, эти книги с буквами, уж лучше она будет жевать листья герани, которая растёт в горшке на подоконнике!
Камин
Раньше всех в этой комнате поселился камин — он старше даже покосившегося шкафа с его скрипучим, как у настоящего старичка, голосом.
Камин ужасно прожорлив. Что ему ни сунь в широко раскрытый рот — скоро и следа не останется. Ему по вкусу и сосновые, и еловые, и осиновые дрова, но больше всех других он любит берёзовые. На худой конец сгодятся конфетные фантики и старые газеты, но ими камину не наесться, к тому же читать он не умеет и событиями в мире совершенно не интересуется.
Летом камин дремлет, и мы прекрасно обходимся без него, но с первыми холодами все сразу о нём вспоминают. А едва в нём разгорится огонь, к камину один за другим, словно сговорившись, устремляются все, кто живёт в доме. Первой, конечно, приходит собака (и вместе с ней — несколько блошек, неразлучных собачьих подружек), потом папа, за ним — маленькая мышка, дети, мама, крошечный человечек из «Лего», а следом топают промёрзшие и промокшие папины башмаки…
Самым последним всегда приползает из подвала незаметное привидение, но оно боится вылететь с дымом в каминную трубу и держится поодаль.
А камин, разглядывая тех, кто пришёл к нему погреться, думает: «Всё-таки меня они любят больше, чем холодильник, который в кухне стоит… По крайней мере, зимой. И пока не проголодались…»
Крот
Однажды крот рассердился
Злость его довольно скоро утихла, и он вполне мог бы вернуться к дневному свету, но за это время крот успел понять, что и под землёй можно неплохо устроиться. Во-первых, здесь тихо — сюда не доносится назойливый стрёкот кузнечиков, во-вторых, здесь не надо опасаться, что на голову наступит какой-нибудь человек рассеянный или медведь косолапый, и ко всему ещё летом под землёй царит приятная прохлада, а зимой — уютное тепло. Вот только темновато… Ну и пусть темновато — крот купил себе маленький телевизор, поставил в кротовине, провод прицепил к грибу с вогнутой шляпкой — из него получилась отличная спутниковая антенна — и стал, полёживая на уютном диванчике, смотреть кино со всего света.
Иногда по ночам крот высовывает бархатную головку наружу и любуется звёздным небом. Ему кажется, будто с неба дружелюбно поглядывают тысячи крохотных глазок, а некоторые даже плутовски ему подмигивают.
Кран
Кухонный кран красавцем не назовёшь: один глаз у него синий, другой — красный, да ещё и смотрят они в разные стороны. Когда у крана хорошее настроение, вода из него льётся тёплая, но стоит ему разгорячиться — и он плюётся кипятком. А когда крану грустно, вода течёт совсем холодная. Наш кран терпеть не может грязной посуды: как увидит в раковине гору тарелок и чашек с блюдцами — сразу и перемоет.
Один раз — дело было зимой — кран простудился и заболел. Наверное, у него начался насморк, потому что из носа, хоть кран был и крепко закручен, всё время капало.
— Может, дать ему носовой платок и лекарство от насморка? — забеспокоился я.
Но мама не согласилась.
— Думаю, лучше позвать сантехника, — сказала она.
Когда через час прибыл сантехник с гаечными ключами и другими страшными инструментами, кран, похоже, сильно испугался.
— Не бойся, больно не будет, — успокаивала сестрёнка, ласково поглаживая его пылающую голову.
Вскоре кран выздоровел, снова повеселел и посмотрел на нас разноцветными глазами (красным — на сестрёнку, синим — на меня) так, будто хотел сказать «спасибо!»
Пугало
Посреди огорода поставили пугало, напялив на него, чтобы не мёрзло, старый пиджак. Выглядело оно устрашающе: глаза так и сверкали из-под измятой шляпы, нахлобученной на соломенную башку по самые уши, нос был свёрнут на сторону, с рук свисали на верёвочках пустые консервные банки. Как только ветер подует — жестянки зашумят-зазвенят.
Страшилищу было велено пугать воробьёв, чтобы те вишен не клевали, вот только ему никого пугать нисколечко Не хотелось, да и вишен было совсем не жалко. Вишен так много, решило про себя пугало, тут и людям хватит, и птицам останется, не буду никого отгонять. Ему нравилось слушать, как чирикают воробьи, и они даже подружились.
Пришла зима, не осталось ни вишен, ни воробьёв, и пугало до того загрустило в одиночестве, что как-то ночью перелезло через забор и медленно, неуклюже побрело по полю.