Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
— На продажу!.. — передразнил Норбай. — Одну штуку на продажу… Какой же ты купец, — шпион ты, а не купец..
— Врёшь. Взял одну штуку, чтобы не нести убытка.
— Сам ты всё врёшь. Сейчас обыщу тебя.
— Не смеешь, я подданный богдыхана.
— Твой богдыхан далеко и не заступится, а здесь тебя как шпиона на кол посадим…
Положение становилось безвыходным. Силин обратился к офицеру афганцу:
— Скажите, сардар, кто здесь начальник? Вы или этот нукер?
Видимо, офицер побаивался бека. Но в душе он ненавидел бухарских
— Займись своим делом! А вам, юноша, надо запастись терпением и дождаться возвращения бека. Обычно при аресте мы делаем обыск, — добавил он.
— Вам я охотно подчиняюсь. Со мной никогда и никто так грубо не обращался, как этот ничтожный слуга бека. Даже неверные русские на том берегу были вежливы с нами.
Он поспешно скинул халат, распоясался, скинул сапоги, сиял камзол, остался в одном белье.
Офицер сделал знак солдату, и тот тщательно ощупал Силина, но ничего не обнаружил, кроме тумара — талисмана, пришитого к вороту длинной рубахи.
— Вот! — закричал Норбай. — Здесь его тайна. Я знаю, он русский.
— Дай сюда! — потребовал афганец. — Позовите писаря и муллу, пусть прочтут, что здесь написано.
Пока ходили за муллой, солдат пересмотрел одежду Силина. Из складок пояса вынул склянку с табаком-насваем и кожаный мешочек с деньгами. В хурджуне обнаружили пачку рекомендательных писем к афганским купцам. Письма были завёрнуты в платок и заколоты английской булавкой.
Тем временем явился мулла, прочёл вслух текст молитвы, охраняющей путника от всех бед, просмотрел бумажку на свет и, передавая писарю, сказал:
— Обычная молитва. Вот у меня с собой таких несколько, для странников заготовил.
А Норбай не унимался:
— Разве мусульманин будет держать компас и закалывать платок вот этой булавкой. Ещё найдём улики.
Он схватил кошель с деньгами, но офицер сжал ему кисть руки:
— Не тронь! Как смеешь прикасаться к вещественным доказательствам! Подам на тебя рапорт высшему казн…
— А, ты хочешь выгородить шпиона! — заорал нукер. — Сам поскачу за беком, он рассудит.
Как сумасшедший, Норбай выскочил во двор, прыгнул в седло и помчался, нахлёстывая коня.
— Он может догнать бека, тогда, они вернутся на пятый день к вечеру. Вы, путник, арестованы. Будете сидеть вон в той караулке под охраной. Еда за ваш счёт. — Офицер указал на постройку, притулившуюся к старому дувалу.
— Отведи, Искандер. Хорошенько караульте. А вы, святой отец, побеседуйте с ним.
Силина отвели в саклю в одном белье. Бросили в угол кусок кошмы и старый ватный халат.
— Вот твоё место. Отсюда — никуда!
Силин сел, афганец поместился в другом углу на паласе, положив на колени ружьё. Следом за ним вошёл старик. Он стал расспрашивать узника, кто он, откуда родом и зачем перешёл границу Афганистана.
Силин как можно убедительнее рассказал свою вымышленную историю. Потом спросил старика:
— Что со мной будет? Я ничем не провинился.
— Э, если этот сын праха Норбай догонит бека и вернёт его, тебе не поздоровится, — ответил стражник.
Мулла кивнул утвердительно:
— Если бы ты оказался русским и тебя доставили в Кабул, там отпустили бы. Эмир не позволяет обижать русских. Но бек станет пытать, он умеет это делать и замучает до смерти.
Силин похолодел. Он стал предлагать старику всё своё имущество: деньги, товары и двух лошадей, чтобы тот выручил его.
— Нет, теперь нельзя, — отказался мулла. — Этот бухарец обвинит нас в измене и отрубит голову. Он здесь хозяин.
Нервная дрожь била Силина. Старик заметил:
— Э, да у тебя папатачи! Три дня будет трясти. Ложись, укройся. Я пришлю горячего чая.
Скоро весь пост узнал, что задержанный купец заболел. Стали приходить солдаты, смотрели на пленника, лежавшего с закрытыми глазами.
— Жаль, молодой, красивый, Норбай таких долго мучает, пятки прижигает.
— Обрезает нос.
— А потом голову отрубит…
— А могут на кол посадить. Скажут потом, умер от папатачи…
Силин всё слышал. На память пришли слова генерала: "Помните: попадётесь, мы откажемся от вас". Что делать? Что делать… В открытую дверь была видна Аму и на холме другого берега вышка с русским дозорным.
Старик прислал чай и горячий суп. Есть не хотелось. Чай выпил, а суп отдал конвойному.
— Не могу, болен я.
Явился офицер, привёл с собой тощего старика табиба [52] . Тот пощупал суставы Силина, приложил пальцы к сердцу, покачал головой.
52
Табиб — лекарь.
— Плохо! Надо ещё одни халат. Голову в чалму… А вот эти шарики глотай.
Силин понял, что дают препарат опия — одурманивающее средство. Он поблагодарил, обещал принять лекарство и спрятал под подстилку, на которой лежал. Надо было разыгрывать из себя больного, чтобы ослабить надзор. Вечером принесли плов. Поев немного, он отдал тарелку стражнику. Тот обрадовался и пообещал завтра снова прийти караулить.
Ночью дежурил молодой белудж с дико сверкающими глазами. Он связал Силину руки и ноги, сел напротив и до рассвета не спускал глаза с пленника.
Алёша метался, стонал, вскрикивал. Затих только утром. Опять пришёл лекарь, спросил у стражника, как спал больной, и снова протянул два шарика. Белуджа сменил вчерашний стражник афганец. Заняв своё обычное место в углу, он завёл долгий разговор на тему, какая казнь ожидает задержанного.
— Да за что меня казнить? — простонал Силин.
— Сразу не отпустили, теперь казнят. Бек хочет показать, что хорошо оберегает границу.
— А когда он вернётся?
— Если его догонит Норбай, то завтра на закате.