Гнев и Голод
Шрифт:
Они просто спасали жизни, свои и чужие, уже почти не думая о звонкой монете. Возможно, те мальчишки-солдаты, которым они спасли жизнь, будут помнить о них. И расскажут об этом, если, конечно, выживут.
Первым пал гном, его проткнули копьём прямо в горло. Он, обрубив древко, продолжал сражаться до тех пор, пока не истёк кровью. За ним отправилось ещё трое, из наёмников, когда огневое прикрытие слегка поутихло. Даже Вальдман начал уставать, а Грод пробил головой окно, когда обозлённый орк откинул его ударом молота.
Людей оттесняли к двери трактира. Верберд отступал, стараясь закрыть собой других, но ещё двое драгун не сумели выжить. И всё-таки горстка смогла забраться в опустевшее здание и занять там оборону. Враги уже начали его огибать, чтобы взять в кольцо.
И тут Штраух, стоя посреди зала и упирая глаза прямо в разрушающуюся дверь, закричал, наверное, впервые в жизни по-настоящему:
– Валите отсюда! Я остаюсь! Бегите-бегите, идиоты!
Солдаты убрались в проём чёрного хода за стойкой, некоторые мушкетёры попытались за ней укрыться. Вальдман хотел было возразить командиру путём захвата кондотьера в широкие лапы и срочной его эвакуации, но Штраух лишь оттолкнул его.
– Довольно, – сказал он, – Выбирайся отсюда и спасай ребят, не будь дурнем.
Вальдман уже покидал здание трактира, через чёрный ход, когда кондотьер, немного погодя, добавил:
– Сегодня выдался хороший денёк.
Вальдман не ответил и не стал разворачиваться, он открыл дверь, захватил с собой стоящий рядом полупустой бочонок рома и ушёл в дождь.
***
Не об этом в своё время мечтал Штраух, вообще не понятно, мечтал ли он о чём-либо когда-нибудь всерьёз. У него с рождения не было для этого времени, вокруг роились дела, которые всегда требовали к себе его пристального внимания. И он как-то успел позабыть о своих грёзах.
Только сегодня он понял, на краю своей гибели, он-таки подвёл итог. Что его методичность и желание везде поспеть не сыграли с ним злую шутку. Что он, бухгалтер от мира войны, находится сейчас ровно на том месте, где должен находиться. Что ошибки его не были ошибками, а верные решения не были верными. Что жизнь – это лишь жизнь, ни больше, ни меньше.
Он оглянулся назад и с улыбкой сознал, что счёт свой оплатил, и закрыл.
Старость не для таких людей, семья – тоже. У них остаётся только то, что они умеют и любят делать. Поэтому сейчас, в эту минуту, кондотьер, когда-то давно уволившийся из Императорской гвардии, чтобы оказаться на передовой, стоял и ждал, когда окончательно сломается дверь и произойдёт самое лучшее сражение в его жизни.
Лучшее, потому что последнее.
***
«Так, положение отчаянное, – думал Вальдман пока спиной наваливался на трясущуюся дверь, – боеприпасов нет, жрать нечего, народу нихрена. Задачка».
Холл донжона был до отказа забит суетящимися людьми. Одни подносили стрелкам заряженные ружья, другие орудовали топорами, превращая мебель в упоры для стен, третьи перевязывали раненых, четвёртые изучали местность на предмет путей отхода. В общем, не протолкнуться, и всё-таки многим хотелось, чтобы людей было больше.
– Как он там? – спросил Вальдман у подошедшего гоблина.
– Нормально, – утирая пот, ответил Грод, – Скоро оклемается. Я его одной штукой отпаиваю, так что драться будет. Но за все переломы я не ручаюсь.
– Поаккуратней там, ладно? – честно попросил стрелок, – Он нам ещё в своём уме нужен.
Пока Вальдман говорил, в дверь за его спиной ломились молоты.
Гоблин с ухмылкой удалился наверх, Вальдман остался держать проход, пока, наконец, солдаты не притащили упоры. Он уступил место сменщикам и рухнул на пол, кто-то подхватил его и оттащил к стене, чтобы не мешал, потом налили рому. Дверь была быстро завалена, крыша оказалась вне досягаемости, толстые стены наглухо закрывали помещение от внешнего мира. Теперь здесь было надёжно, как в казначействе.
Только выхода не осталось, подземный туннель даже не предполагался, здание оставалось окружено, а орки сейчас, наверное, уже разносят город по частям. И когда закончится дождь, они подожгут последний бастион, затем – уйдут дальше на юг, по Железному Пути, даже не обыскав пепелище. Вальдман предполагал, что это бесславный конец для такого славного боя.
– Ну, что делать будем? – спросил стрелок где-то через час с небольшим, когда в голове перестало звенеть.
К тому времени, оборонительная работа уже стихла, все сидели на полу или настырно наблюдали за улицей через окна, раздувая фитили. Вопрос никого не удивил.
Да, гвардия была отнюдь не многочисленна: мушкетёры, несколько ободранных рыцарей, пара выживших драгун из тех, что постарше, трое наёмников. Армия превратилась в ватагу, так что финальная схватка не предвещала особых перспектив.
– Какие варианты? – спросил наиболее разумный из рыцарей, лысый мужчина с густой бородой.
– Ну, в принципе, – прикинул Вальдман, – мы можем сидеть здесь и трястись от страха, а потом подохнуть, от голода или пожара.
– Либо выйти наружу, когда кончится дождь, и показать уродам землю в огне, – продолжил Грод, – Так или иначе, они всё равно будут пировать, но мстить нам при этом никто не запрещает.
– Пленных они один хрен не берут, – заметил бородач.
– Эх, хотел после дозора в поместье съездить, – мечтательно проговорил рыцарь с длинными рыжими волосами, – поохотиться. Но, тут, как видно, дичи больше, просто так не отпустит.
– Поохотился? – отозвался выходящий из кабинета сержант мушкетёров, – Как бы там ни было, решайте быстрей, молодцы, боеприпасы у меня на исходе.
Новость была плохой, настолько плохой, что это заставило спорщиков замолчать.
– Думаю, – через несколько минут сказал Вальдман, – сейчас ещё можно подумать, герр.
Все посмотрели на сержанта.
– Да, это возможно, – подтвердил тот, – Торопиться-то нам всё равно некуда.
После этих слов наступило долгое и вязкое, как гудрон, молчание, на этот раз оно продлилось гораздо дольше. Каждый из защитников чувствовал сейчас, что их внутренние ресурсы закончились где-то на половине пути, а внешних не будет уже никогда.
В такие моменты начинает накатывать какая-то весёлая грусть, когда смотришь на лица своих товарищей. И можно лишь надеяться, что твоя последняя мысль будет чертовски приятной.